Ретро строгого режима

Программка «Пяти вечеров» отпечатана на картонке несгибаемого советского образца: хоть с горки на ней катись за неимением другого веселья. Жесткая и корявая, желтая, серо-бурая, программка не лезет в сумку, топорщится, выпирает. Ощущение у зрителя безошибочное: он держит в руках малую родину. Ежели, конечно, по возрасту помнит этот картон — и магазинные ящики из него.

Помнит людей, которые делали производственную гимнастику под радиорупор. Бежали за ополченской полуторкой. Стояли в блокаде. Растили сирот войны.

И никогда не были в Павловске… хотя, говорят, там очень красиво.

Виктор Рыжаков поставил на Малой сцене «Мастерской Петра Фоменко» спектакль… вот именно: памяти людей, которые-никогда-не-были-в-Павловске.

Но на их плечах и стоим, от них происходим мы, доехавшие аж до виллы Боргезе.

Ретро здесь — не стиль. Скорее, ценность, определяющая оптику взгляда.

…Тамару играет Полина Агуреева. Ильина — Игорь Гордин. 

Реквизиту у этих людей немного: фибровый чемоданчик-патефон да высокие белые двери старой квартиры. Да коммунальная вешалка: ее рисует свет по затемненному фону сцены. Под колосниками парит, опускаясь на темечко персонажа, бумажный самолетик, за ним — вырезная салфетка-«снежинка», нестерпимая красота нищих времен.

Закостеневшая в одиночестве, нелепая, угловатая, глухо умотанная в тряпье, Тамара Васильевна делает три наклона влево, три вправо. Как ей дались, чего стоили сороковые-пятидесятые годы — видно без слов, в пластике Полины Агуреевой. Твердого убеждения: «Живу хорошо, не жалуюсь» это не отменяет — те люди как-то умели…

Легендарный фильм «Пять вечеров» был сделан все-таки в тех же временах, пусть на их благополучном излете. Но время ушло за поворот, и в тексте Володина еще резче проступает тема жизней, размолотых временем в прах. Жизней — но не душ.

«Остранение» того времени — в резкой, почти мюзик-холльной пластике актеров (хореография Олега Глушкова). Кровное наше родство с персонажами Володина — в их игре. В коротком полуторачасовом спектакле есть моменты совершенно алмазные.

И лучший — минуты, когда Ильин и Тамара впервые остаются вдвоем.

…Тамара-Агуреева стоит лицом к залу. Ильин-Гордин — за ней. Медленно, не прикасаясь, обводит ладонями контуры ее плеч, талии, всего тела. То ли греется от нее, то ли насыщает своим теплом. И кажется, раскаленным контуром светятся эти сантиметры воздуха между ними.

А Тамару (было ль у них что-нибудь в 1941-м, восемнадцать лет назад?) ломает и бьет. Она не умеет, не знает, не приучена… Судорога одиночества так сходит с нее, как осколки грубой глиняной опоки с металла. И диким голосом Тамара Васильевна, мастер «Красного треугольника», орет в зал «Валенки»: суди люди, суди Бог, как же я любила…

Ильин увлекает ее в глубину, в тень. Высокие белые двери закрываются за ними.

Любовь — и достоинство, самоценность, подвижничество этих (вот уж бедных!) людей (которому совершенно не мешают партбилет и «экран профсоюзных взносов») — работают в полную силу уже на премьере. Не хватало (на премьере, во всяком случае) мужских лейтмотивов и смыслов пьесы Володина. Темы размолотых судеб, отдавших все и вчерную обобранных поколений. Не хватало — на том уровне, которого зритель вправе ждать от Игоря Гордина, одного из умнейших актеров Москвы-2011. И от режиссуры Виктора Рыжакова — после «Кислорода», «Июля», «Сорок первого».

В начале сезона Рыжаков выпустил в М. Х. Т. мощный и яростный спектакль «Прокляты и убиты» по роману В. П. Астафьева. Наверно, лучший свой спектакль на сегодня. И он весь был именно об этом. «Пять вечеров» словно примыкают к нему, образуя дилогию о XX веке. Эпическое и камерное действо дополняют друг друга.

И с «Пяти вечеров» уходишь, бормоча песню из финала спектакля «Прокляты и убиты». Старую, очень русскую и очень народную. «Белеют кресты / Далеких героев прекрасных. / И прошлого тени глядят с высоты, / Твердя нам о жертвах напрасных».

Герои Володина встают в тот же ряд. Их время завершено. Горечь, жалость, родство переданы в театральной дилогии Виктора Рыжакова точно и целомудренно.