Театр для артиста
Несколько эпизодов из жизни Петра Фоменко
Сегодня Петру Фоменко исполняется 75 лет. Какой он великий режиссер знают все, даже как-то неудобно повторяться. А еще он умеет играть на скрипке. И знает цену и истинное значение слов. Потому что до режиссерского факультета ГИТИСа окончил музыкальное училище по классу скрипки и филологический факультет московского педагогического института имени Ленина.
То есть вот откуда льется музыка его спектаклей и растет дар прекрасного педагога, вырастившего из своих учеников с огромной любовью артистов с большой буквы. Когда Петра Фоменко спрашивают, будет ли расширяться труппа его «Мастерской», он отвечает: «Вглубь». Ведь его позиция на сегодняшний день почти единичная: «Незаменимые в театре есть. Театр с незаменимыми актерами действительно живой».
Интервью он сейчас не дает хорошо разбирается в инфляции слов. Но раньше не в юбилейной суматохе изредка это все-таки случалось. Мизансцены тогда были следующие: в комнате режиссерского правления собирались Петр Фоменко, его артисты и несколько журналистов. «А вообще заметьте, что нас гораздо больше, чем вас», обращался Петр Наумович к допущенным в святая святых критикам, и с предупреждением, чтобы определенности, ответственности и конкретности в ответах с его стороны не ждали, начинал говорить
«Мастерская». Девять плюс два
В 1992 году Фоменко получил звание профессора Российской академии театрального искусства (РАТИ). В 1993 году актерско-режиссерский курс Фоменко (второй по счету его набор) получил статус театра, худруком которого стал Петр Наумович. Название возникло само собой: слово «мастерская», коим в ГИТИСе именуется каждый курс, из прозвища стало именем. Так родился один из лучших российских театров.
Петр Фоменко: «Наша жизнь началась года за три до нашей истории когда собрались на первый курс наши старики“. Их было девять плюс два актеров и режиссеров
Мы театр малой формы“, как однажды придумали для увеличения номинаций, чтобы еще кому-то хватило пряников Но мы играли и на полуторатысячных пространствах. Как, например, в Александринском театре это было трудно, но у нас там появилась возможность попытаться не завоевывать зал, не переть, пардон, на зрителей, чтобы их заинтересовать и заставить воспринимать, а втягивать, как в центрифугу, в себя, приближаясь.
Успешность этой непростой задачи зависит от того, как сами артисты выращивают свою работу, профессию и роли и до какой степени им удается играть не столько роль, сколько спектакль.
Наш театр в основном актерский. И все репертуарные и прочие концепции сводятся к одному: к тому, что это театр для артистов. Ложная формула искусство принадлежит народу“ действует, наверное, только тогда, когда искусство принадлежит художнику. То есть в нашем случае артистам. А они уже с потрохами принадлежат той части населения театральному народу, который приходит к ним».
Новый театр. Как до революции
Новое здание «Мастерской Петра Фоменко» возводится рядом со «старым» адресом прописки театра, разместившегося на первом этаже жилого дома по набережной Тараса Шевченко, владение 30-32. Новый главный вход будет расположен со стороны проезжей части набережной Тараса Шевченко. По проекту общая площадь строящегося здания театра 10 600 кв. м. Оно включает Большой зал на 450 мест, Малый экспериментальный зал на 100 150 мест, фойе с зимним садом, репетиционные залы, артистические и кабинеты для администрации и художественного руководства театра, технические помещения. В здании отсутствуют какие-либо пространства, предназначенные для коммерческого использования или не связанные с деятельностью театра.
Петр Фоменко: «Когда строили Третье транспортное кольцо, здесь (около Мастерской“) очень много костей вынимали из земли. Еще до сталинских домов (в подвале одного из которых располагается Мастерская Фоменко“. Ред.) на этом пространстве было огромное кладбище. Хорошее место И тем не менее нам здесь предстоит прожить с надеждой и реализовать ее в пространстве построить новый театр буквально в ста метрах от нашего подвальчика. С видом на Москву-реку, с подземным ходом, соединяющим два здания. Мы хотим, чтобы театр внутри был не то чтобы старомодным, но нормальным, старинным, в смысле обычным традиционным театром, с хорошим звуком, светом и закулисными пространствами. Как до революции.
Хочется, чтобы театр был рукодельным, а не компьютерным. Наверное, я цепляюсь за необратимо ушедшее прошлое. Я был свидетелем, как ушла из кинематографа, во всяком случае, телевизионного, профессия теплого ручного монтажа на монтажном столе. Стол заменили аппаратной, там возникли кнопки, секунды, и люди, которые смотрят в мониторы, где не видна возникающая музыка, они не дышат с артистами. Для меня это абсурд, а они считают, что это я из дремучего прошлого
Когда случится новоселье? Как скоро так сразу У нас было много вариантов со зданием. Нас морочили, мы иногда сильных мира сего морочили. Потом они оказывались слабыми мира сего, и тогда хотелось им сказать у вас большие проблемы, вы заходите к нам, мы вам поможем. (А чем мы им поможем? Это нам помогали, наши друзья-финансисты в трудное для нас время ставили на полудохлого жокея“.) Приходили в основном жены. И часто помогали нам. Тогда, когда надежды было мало. Эти исключения стали привычными »
«Комеди Франсез». Что делать, кто виноват и где мои очки?
Петр Фоменко выпустил более шестидесяти спектаклей в театрах Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Вроцлава, Зальцбурга и Парижа. Одной из его последних зарубежных работ стал спектакль «Лес» в «Комеди Франсез».
Петр Фоменко:"Островский ведь, как и Пушкин, почти непереводим. Самая хрестоматийная пьеса Островского на чужбине оказалась очень глубокой. Я лет пятьдесят с этой пьесой все ходил, ходил. .. От незнания французского языка мне довелось поставить спектакль практически за месяц. Если бы я знал язык, не хватило бы и двух лет. Это была авантюра А вообще «Комеди Франсез» это какой-то мегаполис, а не театр около тысячи человек работает.
Я там потерял десять очков. Разбил, потерял, сломал. Третий проклятый вопрос русской интеллигенции оказался самым для меня понятным: что делать, кто виноват и где мои очки. Кстати, когда их забываешь, репетиции идут приличнее. Все-таки есть птичий язык у артистов и у французов, и у наших. И языка тогда можно не знать, хотя это очень опасно.
Во Франции я еще раз понял, что всякие авангардные театры, которые прокладывают пути в неизвестное будущее, стремились всегда играть все, что за словом, под словом, вокруг слова и иногда вместо слова. И я там так истосковался по речи, которую чувствуешь, понимаешь и знаешь
Наши артисты умеют работать и репетировать сами. Я все время говорил об этом французам, но они смотрели на меня как на идиота: чего он выдумывает? Одна замечательная артистка в «Комеди Франсез» всегда не уходила уплывала со сцены. Глубокая артистка, но играла с колоссальным, искренним уважением к себе. А один раз она взяла и вспорхнула. Я говорю: «Как хорошо вы сейчас сыграли!» А она мне: «Да это случайно получилось, потому что я опаздываю на ужин»
Ленинградский театр комедии. Только не надо правды!
В 70-е годы Петр Фоменко жил на два города Москву и Ленинград. С 1977-го по 1981-й он был главным режиссером Ленинградского театра Комедии.
Петр Фоменко: «В Театре комедии была великая артистка Елизавета Уварова. Однажды, когда собрался весь театр, актер Сережа Коковкин предложил: давайте хоть раз скажем друг другу правду. И вдруг маленькая Елизавета Александровна Уварова в первый и последний раз в жизни поднялась на общем собрании: Что вы сказали?“ Давайте скажем друг другу правду“. Она была Крошка Цахес, а тут стала большой: Не надо!!!“ Она созидательно относилась к театру »
«Тень». Гибель «Титаников» всех времен
Однажды в театре «Тень» Илья Эпельбаум предложил Петру Фоменко порепетировать с куклами. Главными действующими лицами в пьесе выступали Пушкин, Гоголь, Фауст, Медный всадник и другие. Начиналась история с вопля Пушкина, которому надоело быть нашим всем, и он кричал, что хочет быть только самим собой
Фоменко в эксперименте поучаствовать не отказался. Режиссерская импровизация импровизация работы мысли записывалась на пленку. Отрывок текста дочитывался прямо на глазах, и без паузы режиссер начинал говорить. Вот что из этого получилось.
Петр Фоменко, разбирая сцену с явлением Фауста: «Фауст уже не знает, куда ему деться. А на берегу моря стоит какая-то лампа с зеленым абажуром, рояль, за ними плещется океан А вдали идет какой-то пароход то ли современный, то ли фрегат Кука Корабль надо утопить. Вообще все надо утопить. Здесь должна метафизически звучать тема гибели всех Титаников“ всех времен. И вот маленький человек, с ногами наполовину в воде, кричит, окунается в океан, долго бежит, и там, по колено в воде, встречает другого человека. Муки безумные: у него есть все, и ничего нет, именно потому, что есть все Тут надо все утопить, это и есть торжество разрушения, а может быть, созидания художественного? И тогда появляется человек в очках, садится за столик Фауста и пишет »
Про упоение радостью бытия
В настоящее время Петр Фоменко работает в своем театре над спектаклями «Бесприданница» по Островскому и «Триптих» по произведениям Пушкина.
Петр Фоменко: «Авторов наших назову это Пушкин и это Островский. Да, оригинально. Но о будущем нашем репертуаре хотелось бы осторожно говорить. Вера у нас есть, уверенности нет Сказать значит наполовину потерять то, что еще не сделано. Время ведь как шагреневая кожа. Иногда это очень чувствуешь. То оно скукоживается мгновенно, потом, кажется, замрет. Потом ура! оттаяло и начинает вроде бы растягиваться
Мне кажется, что Россия по страданию впереди планеты всей. Это вызывает сохранение весовых категорий и даже облегчение, пусть они, страдания, у нас будут, но уже хочется страдать о радостях бытия. .. Нам хотелось бы соединить то, что было, с тем, что есть. А связь времен прежде всего в том, что будет. Я не знаю, чем сердце успокоится. Нас часто ваши собратья обвиняют, что у нас затянулся детский визг на лужайке, что очень долгое у нас легкое дыхание и упоение радостью бытия. Бог с ними. И что есть некая опасная тенденция утешительной интонации в нашем репертуаре. Но даже утешительность хороша, если она не подобострастна и не граничит с парикмахерской, когда вас стригут и спрашивают: так не беспокоит? Беспокоить, конечно, надо. Но какое счастье влезть и в каждом, даже самом безнадежном человеке найти что-то прекрасное »
То есть вот откуда льется музыка его спектаклей и растет дар прекрасного педагога, вырастившего из своих учеников с огромной любовью артистов с большой буквы. Когда Петра Фоменко спрашивают, будет ли расширяться труппа его «Мастерской», он отвечает: «Вглубь». Ведь его позиция на сегодняшний день почти единичная: «Незаменимые в театре есть. Театр с незаменимыми актерами действительно живой».
Интервью он сейчас не дает хорошо разбирается в инфляции слов. Но раньше не в юбилейной суматохе изредка это все-таки случалось. Мизансцены тогда были следующие: в комнате режиссерского правления собирались Петр Фоменко, его артисты и несколько журналистов. «А вообще заметьте, что нас гораздо больше, чем вас», обращался Петр Наумович к допущенным в святая святых критикам, и с предупреждением, чтобы определенности, ответственности и конкретности в ответах с его стороны не ждали, начинал говорить
«Мастерская». Девять плюс два
В 1992 году Фоменко получил звание профессора Российской академии театрального искусства (РАТИ). В 1993 году актерско-режиссерский курс Фоменко (второй по счету его набор) получил статус театра, худруком которого стал Петр Наумович. Название возникло само собой: слово «мастерская», коим в ГИТИСе именуется каждый курс, из прозвища стало именем. Так родился один из лучших российских театров.
Петр Фоменко: «Наша жизнь началась года за три до нашей истории когда собрались на первый курс наши старики“. Их было девять плюс два актеров и режиссеров
Мы театр малой формы“, как однажды придумали для увеличения номинаций, чтобы еще кому-то хватило пряников Но мы играли и на полуторатысячных пространствах. Как, например, в Александринском театре это было трудно, но у нас там появилась возможность попытаться не завоевывать зал, не переть, пардон, на зрителей, чтобы их заинтересовать и заставить воспринимать, а втягивать, как в центрифугу, в себя, приближаясь.
Успешность этой непростой задачи зависит от того, как сами артисты выращивают свою работу, профессию и роли и до какой степени им удается играть не столько роль, сколько спектакль.
Наш театр в основном актерский. И все репертуарные и прочие концепции сводятся к одному: к тому, что это театр для артистов. Ложная формула искусство принадлежит народу“ действует, наверное, только тогда, когда искусство принадлежит художнику. То есть в нашем случае артистам. А они уже с потрохами принадлежат той части населения театральному народу, который приходит к ним».
Новый театр. Как до революции
Новое здание «Мастерской Петра Фоменко» возводится рядом со «старым» адресом прописки театра, разместившегося на первом этаже жилого дома по набережной Тараса Шевченко, владение 30-32. Новый главный вход будет расположен со стороны проезжей части набережной Тараса Шевченко. По проекту общая площадь строящегося здания театра 10 600 кв. м. Оно включает Большой зал на 450 мест, Малый экспериментальный зал на 100 150 мест, фойе с зимним садом, репетиционные залы, артистические и кабинеты для администрации и художественного руководства театра, технические помещения. В здании отсутствуют какие-либо пространства, предназначенные для коммерческого использования или не связанные с деятельностью театра.
Петр Фоменко: «Когда строили Третье транспортное кольцо, здесь (около Мастерской“) очень много костей вынимали из земли. Еще до сталинских домов (в подвале одного из которых располагается Мастерская Фоменко“. Ред.) на этом пространстве было огромное кладбище. Хорошее место И тем не менее нам здесь предстоит прожить с надеждой и реализовать ее в пространстве построить новый театр буквально в ста метрах от нашего подвальчика. С видом на Москву-реку, с подземным ходом, соединяющим два здания. Мы хотим, чтобы театр внутри был не то чтобы старомодным, но нормальным, старинным, в смысле обычным традиционным театром, с хорошим звуком, светом и закулисными пространствами. Как до революции.
Хочется, чтобы театр был рукодельным, а не компьютерным. Наверное, я цепляюсь за необратимо ушедшее прошлое. Я был свидетелем, как ушла из кинематографа, во всяком случае, телевизионного, профессия теплого ручного монтажа на монтажном столе. Стол заменили аппаратной, там возникли кнопки, секунды, и люди, которые смотрят в мониторы, где не видна возникающая музыка, они не дышат с артистами. Для меня это абсурд, а они считают, что это я из дремучего прошлого
Когда случится новоселье? Как скоро так сразу У нас было много вариантов со зданием. Нас морочили, мы иногда сильных мира сего морочили. Потом они оказывались слабыми мира сего, и тогда хотелось им сказать у вас большие проблемы, вы заходите к нам, мы вам поможем. (А чем мы им поможем? Это нам помогали, наши друзья-финансисты в трудное для нас время ставили на полудохлого жокея“.) Приходили в основном жены. И часто помогали нам. Тогда, когда надежды было мало. Эти исключения стали привычными »
«Комеди Франсез». Что делать, кто виноват и где мои очки?
Петр Фоменко выпустил более шестидесяти спектаклей в театрах Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Вроцлава, Зальцбурга и Парижа. Одной из его последних зарубежных работ стал спектакль «Лес» в «Комеди Франсез».
Петр Фоменко:"Островский ведь, как и Пушкин, почти непереводим. Самая хрестоматийная пьеса Островского на чужбине оказалась очень глубокой. Я лет пятьдесят с этой пьесой все ходил, ходил. .. От незнания французского языка мне довелось поставить спектакль практически за месяц. Если бы я знал язык, не хватило бы и двух лет. Это была авантюра А вообще «Комеди Франсез» это какой-то мегаполис, а не театр около тысячи человек работает.
Я там потерял десять очков. Разбил, потерял, сломал. Третий проклятый вопрос русской интеллигенции оказался самым для меня понятным: что делать, кто виноват и где мои очки. Кстати, когда их забываешь, репетиции идут приличнее. Все-таки есть птичий язык у артистов и у французов, и у наших. И языка тогда можно не знать, хотя это очень опасно.
Во Франции я еще раз понял, что всякие авангардные театры, которые прокладывают пути в неизвестное будущее, стремились всегда играть все, что за словом, под словом, вокруг слова и иногда вместо слова. И я там так истосковался по речи, которую чувствуешь, понимаешь и знаешь
Наши артисты умеют работать и репетировать сами. Я все время говорил об этом французам, но они смотрели на меня как на идиота: чего он выдумывает? Одна замечательная артистка в «Комеди Франсез» всегда не уходила уплывала со сцены. Глубокая артистка, но играла с колоссальным, искренним уважением к себе. А один раз она взяла и вспорхнула. Я говорю: «Как хорошо вы сейчас сыграли!» А она мне: «Да это случайно получилось, потому что я опаздываю на ужин»
Ленинградский театр комедии. Только не надо правды!
В 70-е годы Петр Фоменко жил на два города Москву и Ленинград. С 1977-го по 1981-й он был главным режиссером Ленинградского театра Комедии.
Петр Фоменко: «В Театре комедии была великая артистка Елизавета Уварова. Однажды, когда собрался весь театр, актер Сережа Коковкин предложил: давайте хоть раз скажем друг другу правду. И вдруг маленькая Елизавета Александровна Уварова в первый и последний раз в жизни поднялась на общем собрании: Что вы сказали?“ Давайте скажем друг другу правду“. Она была Крошка Цахес, а тут стала большой: Не надо!!!“ Она созидательно относилась к театру »
«Тень». Гибель «Титаников» всех времен
Однажды в театре «Тень» Илья Эпельбаум предложил Петру Фоменко порепетировать с куклами. Главными действующими лицами в пьесе выступали Пушкин, Гоголь, Фауст, Медный всадник и другие. Начиналась история с вопля Пушкина, которому надоело быть нашим всем, и он кричал, что хочет быть только самим собой
Фоменко в эксперименте поучаствовать не отказался. Режиссерская импровизация импровизация работы мысли записывалась на пленку. Отрывок текста дочитывался прямо на глазах, и без паузы режиссер начинал говорить. Вот что из этого получилось.
Петр Фоменко, разбирая сцену с явлением Фауста: «Фауст уже не знает, куда ему деться. А на берегу моря стоит какая-то лампа с зеленым абажуром, рояль, за ними плещется океан А вдали идет какой-то пароход то ли современный, то ли фрегат Кука Корабль надо утопить. Вообще все надо утопить. Здесь должна метафизически звучать тема гибели всех Титаников“ всех времен. И вот маленький человек, с ногами наполовину в воде, кричит, окунается в океан, долго бежит, и там, по колено в воде, встречает другого человека. Муки безумные: у него есть все, и ничего нет, именно потому, что есть все Тут надо все утопить, это и есть торжество разрушения, а может быть, созидания художественного? И тогда появляется человек в очках, садится за столик Фауста и пишет »
Про упоение радостью бытия
В настоящее время Петр Фоменко работает в своем театре над спектаклями «Бесприданница» по Островскому и «Триптих» по произведениям Пушкина.
Петр Фоменко: «Авторов наших назову это Пушкин и это Островский. Да, оригинально. Но о будущем нашем репертуаре хотелось бы осторожно говорить. Вера у нас есть, уверенности нет Сказать значит наполовину потерять то, что еще не сделано. Время ведь как шагреневая кожа. Иногда это очень чувствуешь. То оно скукоживается мгновенно, потом, кажется, замрет. Потом ура! оттаяло и начинает вроде бы растягиваться
Мне кажется, что Россия по страданию впереди планеты всей. Это вызывает сохранение весовых категорий и даже облегчение, пусть они, страдания, у нас будут, но уже хочется страдать о радостях бытия. .. Нам хотелось бы соединить то, что было, с тем, что есть. А связь времен прежде всего в том, что будет. Я не знаю, чем сердце успокоится. Нас часто ваши собратья обвиняют, что у нас затянулся детский визг на лужайке, что очень долгое у нас легкое дыхание и упоение радостью бытия. Бог с ними. И что есть некая опасная тенденция утешительной интонации в нашем репертуаре. Но даже утешительность хороша, если она не подобострастна и не граничит с парикмахерской, когда вас стригут и спрашивают: так не беспокоит? Беспокоить, конечно, надо. Но какое счастье влезть и в каждом, даже самом безнадежном человеке найти что-то прекрасное »
Ирина Корнеева, «Российская газета», 13.07.2007