Замри-умри-воскресни

В Мастерской Петра Фоменко идут премьерные представления «Бесприданницы». Драму Островского режиссер начинал репетировать в старом здании, но специально ждал завершения строительства, чтобы сыграть премьеру на большой новой сцене. Теперь спектакль и здание, можно сказать, обживают друг друга.

Можно было заселяться не спеша, примеряя старые, проверенные временем спектакли на новой площадке, ощущая ее размеры, пространство, звук. Фоменко выбрал куда более рискованный вариант такой двойной премьеры — сразу и сцены, и спектакля. А дальше┘ Дальше не случилось ничего экстраординарного: в том смысле, что новое здание, конечно, радует и особенно впечатляет огромное — в три, а то и все пять этажей окно, выходящее на набережную.

Спектакль — настоящий, фоменковский, очень хороший спектакль, который, как все настоящее и фоменковское, оживает не сразу. И на третьем или пятом (смотря с какого «боку» считать) представлении, как на фотографии, местами почему-то выпрыгнувшей из проявителя, какие-то фрагменты уже оформились, идут в полном цвете, а другие еще только обозначены и находятся на полдороги. Фоменко, зная об этом родовом свойстве своих премьер, как будто специально подчеркивает контуры, целые сцены превращая в своеобразный театр теней, в игру «замри-отомри», когда пары игроков или целые группы вдруг замирают на заднем плане или за тканевым занавесом. Ни дать ни взять фарфоровые статуэтки или неподвижные силуэты-профили, безмятежные, чуть ли не приторные, так далеко отстоящие, отлетающие в сторону от сюжета, стремительно направляющегося к трагической развязке.

Итак, «Бесприданница», слова Александра Николаевича Островского, музыка — цыганская. Несколько лет назад на открытии сезона на вопрос о «новой драме», которой что-то нет в репертуаре «Мастерской┘», Петр Наумович ответил, что «новая драма» непременно появится и он вот-вот приступит к репетициям «Бесприданницы».

Приходится признать, история в самом деле звучит современно — впрочем, как и «Живой труп», который поставил в Александринке Валерий Фокин. Как и «Власть тьмы», только-только выпущенная Юрием Соломиным в Малом. Где стрельба — там и современность, с этим и спорить незачем┘

Пожалуй, самый главный талант «фоменок» — в умении увлечь искренним рассказом серьезной и сложной истории. Это есть и в «Бесприданнице»: неторопливость, в которую то и дело проникает, как будто бы выскакивает из-за кулисы, этакий хитрый режиссерский прищур, и тогда рама — то ли дверной, то ли оконный проем — решительно переворачивается кем-либо из персонажей, размывая и размыкая круг театральной условности. Но это вмешательство и обозначение театральной иллюзии, как ни странно, не разрушает серьезного взгляда на вещи и не дает взглянуть на происходящее с иронической отстраненностью: мол, что за ерунда, сойти с ума из-за сбежавшего любовника, когда тут такой катит фарт — Мокий Пармёныч Кнуров (Алексей Колубков) предлагает поехать в Париж, а за это — пожизненное содержание и любой каприз┘ И мать (Наталия Курдюбова) наверняка посоветует┘

Нет, все всерьез, и слова, вернее, интонации Ларисы (Полина Агуреева), когда она тихо говорит Паратову: «Пойдемте», — забыть это ее «пойдемте» нельзя. В этой интонации — согласие не то что по Волге кататься, а хоть на край земли, хоть за край (как пелось в «Жестоком романсе»). Оттого понятно безумие Ларисы, подлинное помешательство, когда Паратов ее оставляет. Для нее выстрел Карандышева — счастье, единственно возможный выход┘

«Фоменки» и в «Бесприданнице» верны себе. Мир их героев сходит с котурнов — время титанов осталось в прошлом, но и люди обыкновенные живут сложно, трагедии случаются и среди них. То есть можно назвать это некоторым снижением или даже опрощением классического текста, но это снижение делает историю понятной и даже, можно сказать, повседневной, то есть историей нашего времени. Может, потому центральной фигурой этой «Бесприданницы» становится Карандышев (Евгений Цыганов), а не Паратов (Илья Любимов). Цыганов, привычно уже воспринимаемый красавцем и супергероем, в роли Карандышева очень даже интересен — в конце концов достаток и характер и лепят осанку, и диктуют привычки. И вдруг будто ветром сносит все то, что казалось красивым, и на сцену является закомплексованный, но самолюбивый┘

Три с половиной часа. С цыганами и живой Мананой Менабде, которая поет романс собственного сочинения «Сегодня ночью не солгу┘» на стихи Мандельштама. Играет старую цыганку.

Протазанов и Михалков, в общем, сумели сформировать кое-какие представления об этой трагической истории, разворачивающейся на волжском берегу. Фоменко как будто бы и не спорит с ними — вернее же, как обычно, спорит исподволь. В результате же выясняется, что все у него по-другому, весь мир героев — другой, хотя слова и события — как будто те же.