История о равнодушных людях.

В Москве открылся новый театр, а вернее, новое здание московского театра «Мастерская Петра Фоменко». Оно расположено прямо напротив прежнего, маленького, на набережной Тараса Шевченко и спектакли теперь можно давать и там, и здесь. В новом театре, к тому же, не одна сцена — их две, большой зал (на 450 мест) и малый (на 150), да еще фойе так устроено, что в нем тоже можно играть, по крайней мере, спектакли для детей. Здание построено по проекту архитектора Сергея Гнедовского, оно просторное, внутри выдержано в черно-красно-белых тонах, но кажется по преимуществу белым, светлым. Все строго, геометрично, и нет никаких, обычных для Москвы, купеческих излишеств.

Зато на открытие сыграли «Бесприданницу», в ней речь как раз о России купеческой. Островский — драматург невероятно рейтинговый, если пользоваться телевизионный терминологией. Когда в прежние времена Министерство культуры Советского Союза составляло парады самых репертуарных пьес, Островский лидировал с большим отрывом. С тех пор ситуация не изменилась. Только за последние сезоны и только в Москве он принес успех театру «Сатирикон» пьесой «Доходное место», Малому театру — пьесой «Правда — хорошо, а счастье лучше», Московскому Художественному театру имени Чехова — «Последней жертвой». Эти совершенно разные спектакли объединяет, помимо фамилии Островского, ясное желание оправдать тех, кого драматург хорошо знал и не слишком жаловал — купцов.

За прошедшие десять лет многое в стране изменилось, внешне стало более цивилизованным, и страшно хотелось понять, зачем «Бесприданница» понадобилась Петру Наумовичу Фоменко, что нового он хотел рассказать о человеческой жизни на материале пьесы. И каких только перемен не претерпевала история, рассказанная Островским, на театральных подмостках, каких только версий она не знала. Паратов был и злым гением и пустым вертопрахом, демоном-соблазнителем и просто запутавшимся человеком. Лариса казалась то свободолюбивой цыганкой, то русской женщиной-жертвой, то наивной девочкой, то обманутой, то обманувшейся. Карандышев в одном спектакле выступал провинциальным ничтожеством, а в другом — жертвой обстоятельств, классическим маленьким человеком русской литературы. Вожеватов и Кнуров тоже бывали разными — и вполне бесчувственными типами, и людьми, искренне желавшими счастья своей жертве. Короче, всякое я видела, разве что не было на российской сцене Островского, лишенного сильных страстей, бурных эмоций, мелодраматических финалов. Хотя нет, вру, однажды и такое было, когда «Бесприданницу» поставил в Петербурге Анатолий Праудин. Действие спектакля происходило не на белом корабле и не на волжских просторах, а в трактире. Почти то же самое — и у Фоменко. Правда, формально здесь есть и дом Огудаловых, и квартира Карандышева, но декорация не меняется, поэтому выходит все тот же трактир. 

Благородный господин с хорошей родословной — Паратов — у Анатолия Праудина не был противопоставлен ничтожным торгашам Кнурову и Вожеватову. Не только бесчестные поступки дворянина, но и сам текст, вложенный в уста Паратова Островским, сильно мешают романтическому о нем представлению. Анатолий Праудин обратил на это внимание, Петр Фоменко это сильно акцентировал. Паратов в исполнении Ильи Любимова совершенно циничный, мелочный, скучающий господин, единственная задача которого — себя ублажить, развлечь, за ценой он не постоит, заплатит не из своего кармана, расплатится чужими деньгами, чужим достоинством, если понадобится, чужой жизнью.

Причина для благородства

Четырех разных мужчин в петербургском спектакле сближала и облагораживала любовь к Ларисе Огудаловой. У Фоменко, если кто и добр к Ларисе, ну, скажем так, участлив, то один только Кнуров, говорить о любви тут вообще неуместно.

Васенька Вожеватов не выказывает в Ларисе даже простого дружеского расположения, даром, что росли вместе. Паратов, похоже, соблазняет ее из личной неприязни к Карандышеву и желания ему отомстить. Кажется, что и Вожеватову, и даже Кнурову антипатия к Карандышеву куда важнее симпатии к Ларисе, что вся интрига направлена только на то, чтобы поставить на место зарвавшуюся голь.

Тогда главным действующим лицом спектакля волей-неволей становится Карандышев. Должно быть что-то особенное в человеке, чтобы так вывести из себя трех разных и вполне уравновешенных мужчин. Нужно быть особенным и для того, чтобы именно на нем остановила выбор Лариса. Но Карандышев Евгения Цыганова — приятной, интеллигентной наружности юноша, любит более всего себя и свои несчастья, а если к чему и стремится, так единственно к торжеству над соперниками.

Так что, героя из Карандышева не выходит, в лучшем случае — миловидный тюфяк. Образ Ларисы Огудаловой в постановке Праудина разительно отличался от прежних о нем представлений. Невзрачная, высокая, с тихим голосом, гладко зачесанными волосами, без капли косметики. Честная и достойная женщина, которой нет места в этой жизни. Мелодрама превращалась в трагедию, убийство — в самоубийство, избавившее бесприданницу от постылой жизни. Это было очень определенное, ясное режиссерское высказывание. К сожалению, скучноватое. Прочтение пьесы у Праудина и у Фоменко во многом схоже, но ясности в новой «Бесприданнице» пока меньше. Поэтому критики строят разные догадки. Готова предложить свою версию. В этой «Бесприданнице» нет героев, нет центра композиции, как его нет в чеховских пьесах. Нет крупных личностей, нет серьезных переживаний, нет сильных страданий. Есть довольно бесцветная жизнь, рутина, в которой вязнут все, без исключения, персонажи пьесы. Все подчинено ритуалам: ежедневному моциону Кнурова, ежеутреннему шампанскому Вожеватого, вечным причитаниям домоправительницы о том, что все дорого и к столу подавать нечего, постоянному ленивому вымогательству, которым занята Огудалова-старшая. Все происходит в миллионный раз и исполняется участниками драмы безо всякого энтузиазма. Собственно, каждый из них не прочь разорвать цепь привычных телодвижений, но именно — не прочь, а не так, чтобы предпринять решительные действия. Карандышев с Паратовым, как на перемену участи, надеются на женитьбу. Вожеватов с Кнуровым — на Париж. Лариса сперва на мирное деревенское уединение, потом — на бегство с Паратовым. При этом, никто всерьез на возможность перемен не уповает. Цыгане, вечные спутники Паратова, ничем не напоминают актеров театра Ромэн, скорее, тех бродяжек, которых встретишь возле Киевского вокзала — немолодых, обмотанных в какое-то тряпье, разве что на них — слегка утрированные черные парики. Но они красиво поют, отчего-то на стихи Осипа Мандельштама.

Ровность и детали

В спектакле нет крутых обрывов, о которых так часто заводят разговор герои пьес Островского. Лариса гадает, не прыгнуть ли ей в омут, стоя на втором лестничном марше. С него прыгнешь — не то, что не расшибешься, даже порядочного разрыва связок голеностопа не заработаешь. Нет тут обрывов, да и реки будто бы нет. Есть трясина, топь, в ней не тонут, в ней вязнут. Хлюп-хлюп, побарахтаешься для приличия, и нет тебя. Героев нет, злодеев нет, цыганских красавиц нет, обычные люди, без энергии, без сил, со стертыми эмоциями. Разве что Карандышев сорвется в пьяную истерику или Лариса к финалу застонет, как будто ее мучает какая-то постоянная боли. И на заднике — не то рисованный, не то фотографический пейзаж — среднерусский, равнинный. Действие происходит летом, а свет тусклый, ровный, никаких признаков солнца, никакого ощущения жары. Все, как всегда: «ночь, улица, фонарь, аптека». Здесь разлита пошлость — в чеховском значении слова — пошлость, как обыденность. Время от времени, конечно, размеренное течение спектакля нарушается. То самим, чрезвычайно остроумным, текстом Островского, то бесстрастным пением цыган, то песней Ларисы Огудаловой.

Вообще, в спектакле много музыки, она — не только в пении, но и полифоническом звучании своеобразно-интонированных разговоров, в скрипе ступеней деревянной лестницы, в звоне бокалов, в звяканье столовых приборов. Сама по себе звуковая партитура спектакля завораживает — в ней есть и тоска, и радость, и юмор, и беда, и какая-то магия.

Много очень вкусных деталей: механическое кокетство старшей Огудаловой (Натальи Курдюбовой) и ее нежное обращение с ларцом, в который она складывает выклянченные деньги. Или то, как, сделав Ларисе непристойное предложение, споткнется и растянется на помосте громоздкий Кнуров (Алексей Колубков), да это вообще две хорошо сыгранные роли. Хороши и гротескные, словно нарисованные грифелем по доске, образы Официанта (Томас Моцкус) и тетки Карандышева (Галина Кашковская).

Здесь много прелестной театральной условности, например, игры с оконными и дверными рамами. Ни окон, ни дверей нет, но рамы переставляют с места на место, и видишь, как кто-то вошел в комнату, из нее вышел, выглянул в одно окно, потом — в другое. Паратов, кстати, удачливее Карандышева даже в обращении с дверным проемом: он его вращает одним пальцем, а Карандышев пробовал повторить трюк, так воображаемая дверь на него и повалилась.

Но все же, история о равнодушных безразличных друг к другу людях, не должна оставлять равнодушными зрителей. Придя в театр, всякий человек страстно желает с кем-нибудь из героев себя отождествить и ему, а в его лице — себе — искренне посочувствовать. Почему Петр Наумович Фоменко в самом грустном, безнадежном своем спектакле не оставил нам такой отдушины — Бог весть. Видимо, проблема в том, что души персонажей еще не вселились в актеров. И Евгений Цыганов — принц российского кино, и полуженщина-полуребенок Полина Агуреева, и Илья Любимов — то есть все исполнители главных ролей — пока только фиксируют состояние героя в той или иной точке действия. Подробного, мотивированного и внятного для зрителя перехода из одного состояния в другое — нет. Поэтому спектаклю не хватает движения, динамики, воздуха. Действующие лица уходят со сцены, почти не изменившимися, такими, какими пришли.

Сам Петр Наумович не любит, когда критики смотрят его спектакли на премьере, говорит: «Они еще сырые, приходите позже — хотя позже могут зачерстветь».