На стороне театра

Актер «Мастерской» Кирилл Пирогов пробует свои силы в режиссуре, ставя спектакль-мистификацию, — в полном согласии со вкусом своего Мастера Петра Фоменко и под его бдительным руководством. Играют «старики» — сам Пирогов в главной роли, Галина Тюнина, Мадлен Джабраилова, Тагир Рахимов и молодые «фоменки», среди которых героиня «Шапито-шоу» Вера Строкова. Из приглашенных — Людмила Максакова.

Театру всегда было интересно говорить о самом себе — порой размышляя о психологических проблемах творчества, порой подтрунивая над законами и устоями своего маленького, но отдельного государства. Так, совсем недавно в «Мастерской», где теперь будет идти «Театральный роман», играли «Персону. Мэрилин» из Варшавы, спектакль польского театрального гуру Кристиана Люпы о Мэрилин Монро и ее не воплощенных на сцене ролях. Год назад здесь же гастролировал израильский театр «Гешер» с «Шестью персонажами в поисках автора» Луиджи Пиранделло, быть может, самым гениальным размышлением театра о своей природе.

Роман Булгакова о горемычном драматурге Максудове и мытарствах его пьесы «Черный снег» в стенах знаменитого Независимого театра стоит в том же ряду. Но мрачноватую булгаковскую сатиру на театральные нравы «фоменки» превращают в уморительно смешной шарж, в том числе и на самих себя.

Роман «Записки покойника», написанный после окончательного разрыва Булгакова со МХАТом, насквозь автобиографичен. На его страницах автор изживает глубокую обиду и непреодолимую тягу к великому театру, в котором он проработал больше десяти лет. На подмостках МХАТа с огромным успехом шли его пьесы, за кулисами же писатель пережил немало унижений. У каждого персонажа романа вплоть до мелких служек есть реальный прототип, ну а реальная основа событий — это история написания и постановки «Дней Турбиных», первой булгаковской пьесы. Станиславский, а именно он стоит за образом режиссера-небожителя Ивана Васильевича, хорошенько помучил автора — тот переписывал свою пьесу семь раз. В романе выведен почивший на лаврах старик, знаток испытанных театральных рецептов — сценическая условность ему уже давно заменила жизненную правду. Иван Васильевич, например, твердо убежден, что на сцене эффектней заколоться кинжалом, чем застрелиться из пистолета, будь ты хоть трижды герой Гражданской войны. Новоиспеченного драматурга Максудова — и без того-то неврастеника — столкновение с театральной рутиной и закулисными интригами приводит в отчаяние. Хоть «Записки покойника» вещь незаконченная, мы с самого начала знаем: Максудов бросится с моста.
Надо сказать, что в спектакле тема надломленной судьбы художника отступает на второй план. Кирилл Пирогов превосходно играет романтических героев, но только не ипохондриков. На сцене «Мастерской» он создает замечательные образы утонченного арабского поэта Имра в «Отравленной тунике» или дерзкого и страстного Дон Жуана в «Триптихе». Благодаря своей музыкальности он прекрасно чувствует стихи, а однажды даже подыгрывал французской диве Фанни Ардан в оратории Оннегера «Жанна Д'Арк на костре», в два счета разучив по-французски сложные стихи Поля Клоделя. Нетрудно представить себе Кирилла Пирогова в тех ролях, которые играл когда-то Олег Даль. Кроме разве что одной — роли Печорина. Холодность и желчность — не его стихия. Максудов у Пирогова вял, совсем лишен нерва и злости булгаковского героя.

Да и в общем замысле спектакля ему отведена роль лица пассивного. В том круговороте событий, в который он попадет за кулисами, Максудов лишь претерпевающий. Зато мир закулисья подан тут ярко и гротескно, в лучших традициях «Мастерской». Необъяснимые для Максудова сцены в предбаннике, таинственная перегруппировка сил за его спиной, всеведущие секретарши, кабальные условия контракта, подписанного со странной легкостью — и всей этой чертовщиной правит чья-то незримая рука. Петр Наумович всегда любил мистификации. Любил их и Михаил Афанасьевич, но только в истории о том, как из автора в театре выпили «кастрюлю крови», он был на стороне бедолаги-автора. А вот Фоменко, похоже, всецело на стороне театра с его упоительной стихией игры, порой столь жестокой по отношению к непосвященным. Робкий, длинноволосый драматург в мешковатом костюме, все прижимающий к груди растрепанную рукопись, увы, выглядит за кулисами чужаком.

Сам Иван Васильевич, эдакий Воланд, выезжает со всей своей обстановкой из-под земли. В пенсне, укутанный в плед, Максим Литовченко очень похож на Станиславского. Барственность режиссера, его манеру говорить тихо и отрывисто актер уловил очень точно. В своей стариковской блажи он необычайно смешон, но и непререкаемо авторитетен — спорить бесполезно.

Апофеозом спектакля становится сцена разбора «Черного снега» стариками-основоположниками, то есть мхатовцами первого призыва. Гонения на пьесу объясняются обезоруживающе просто. Она не подходит старикам, ее персонажи скандально молоды!

Неожиданно все участники интриги и сами оказываются жалкими марионетками в руках непреложного театрального закона распределения ролей. Максудов расхаживает между застывшими манекенами, как угодно манипулируя этими волшебниками, разом лишившимися своей силы. Эта немая сцена в исполнении старшего поколения «фоменок» полна самоиронии: «Над чем смеемся? Да в том числе и над собой».

Оставляя без внимания последние сцены романа, Фоменко с Пироговым заканчивают спектакль оптимистично. Судьба «Черного снега» так и не известна, зато Максудов не погибает, а садится писать следующий роман. В финале спектакля звучат его первые строки — начало «Мастера и Маргариты».

Театр и драматург разошлись бесконфликтно, по-хорошему, каждый вернулся к себе. Автор со своей правдой капитулировал в мир прозы, а театр остался со своими проверенными рецептами колдовства. Однако хэппи-энд «Театрального романа» выглядит пресновато и даже сомнительно, ведь в «Мастерской», как и в Независимом театре, новых авторов побаиваются. Окажись среди зрителей новоявленный Максудов, он бы, наверняка, увидел в таком финале предостережение и отправился бы в другой театр.