RuEn

Театральный роман в Мастерской Петра Фоменко

Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты «Дом актера», специально для РИА Новости.

«Театральный роман» Михаила Булгакова начинается с мистификации, в которой писатель создает alter ego писателя Максудова, который, в свою очередь, перед смертью посылает свои «записки покойника» третьему лицу. Это третье лицо открывает бандероль и начинает читать рукопись самоубийцы, того самого несчастного автора, пошедшего на столь крайнюю меру, потому что знаменитый театр, взявший к постановке его пьесу, довел беднягу до самого последнего отчаяния. 

Петр Наумович Фоменко чуток к театральным мистификациям, но не со стороны литературы, а со стороны театра. Все, что доводит до отчаяния неофита кулис, добропорядочного провинциала, впервые очутившегося в центре интриги самого известного в столице Независимого театра, для Фоменко — предмет, достойный если не смеха, то анекдота.

Попади, допустим, этот текст в руки поляка Люпы, он бы развернул мистификацию в духе немецких романтиков, когда непонятно собственно, где заканчивается реальность, а где начинается театральная иллюзия. У нашего Фоменко в этом отношении все понятно — здесь театр, а здесь жизнь. Мистификация же «Театрального романа» для «фоменок», прежде всего, заключена в самом авторе Михаиле Булгакове, написавшем впечатляющий розыгрыш.

«Записки покойника» — лишь фигура речи сатирического ума. Максудов в спектакле не умирает: да, автора театр похоронил, так случается, но не убил. Просто литератор не выдюжил проверки другой реальностью, этим чертовым театром, в котором все живут какой-то другой логикой, если это можно назвать логикой. Более того, в спектакле «Мастерской» Максудова именно в этом странном учреждении — Независимом театре, убивающим пьесу «Черный снег», — озаряет новый текст будущего романа «Мастер и Маргарита». Кирилл Пирогов, играющий писателя (актер также является соавтором спектакля Петра Фоменко), читает первую страницу, ставшего впоследствии культовым, романа: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…». Драматург умер, но писатель возродился.

Этот спектакль поставлен человеком, который знает все о театре изнутри. Наивный литератор нужен, чтобы его доверчивые глаза увидели извилистое закулисное существование. Конечно, азарта постановке добавляет тот факт, что объектом сатиры становится знаменитый МХАТ и его лица. Однако как ни заманчива с театральной точки зрения возможность спародировать самого Станиславского, посмеяться над отцами-основателями Художественного театра, все-таки авторы спектакля, смею предположить, ставят спектакль о театре вообще.

Ведь вправду, какой театр не возьми, там будет как минимум две враждующие партии. Будет и актриса с неизменной аффектацией, как Пряхина (Галина Кашковская), прима средних лет, для которой легче помереть в секретарском предбаннике, нежели публично сообщить о своем возрасте. Играть она хочет все, и если в новой пьесе есть молодая героиня, то эта пьеса априори плохая. Непременно возникнет и свой управляющий материальным фондом театра, как Гавриил Степанович (Олег Нирян), который будет в торге об авторском гонораре дожимать автора до последнего и профессионально собьет цену с полутора тысяч до 500 рублей. Найдется в театре и добрая душа, которая отзовется на пьесу, как Петр Петрович Бомбардов (Никита Тюнин), — это Вергилий Максудова, который пытается спасти пьесу и уберечь автора.

Фоменко лукаво подсмеивается над страданиями драматурга: так было, так есть, так будет, пока жив театр. Максудова усадят в раковину суфлера, когда он станет размышлять о том, как в коробке сцены оживут его герои. Театр отгорожен от мира, сюда никогда не проникает дневной свет. В этом замкнутом пространстве идет своя жизнь, кипят свои привычные страсти. Чужаку трудно привыкнуть, почти невозможно принять такой способ существования. 

Кирилл Пирогов мастерски строит свою роль. Когда он на сцене, то градус общей игры другой, поскольку этот интеллигентный и умный актер способен отвечать за весь спектакль, а не только за свою роль. Его Максудов появляется из коридора ночи, движется к зрителю спиной и спотыкается у авансцены. Автор робко входит в театр, тут его будут подстерегать опасные пороги, потому что он вторгается не в свое пространство. Трудно поменять кабинет писателя на закоулки сцены.

В этом Максудове есть милая провинциальность, трепетное чувство к искусству театра, есть какая-то тихая скромность и, вместе с тем, писательское достоинство. Никаких моноклей, пенсне, иных деталей вызывающей старорежимности, которую любил демонстрировать Булгаков. Скорее этот Максудов вышел из XIX века.

Великолепна сцена визита Максудова к Ивану Васильевичу (прототипа Станиславского виртуозно играет Максим Литовченко). Из люка сцены выезжает целый кабинет режиссера с диваном по центру, на котором покоится отец-основатель, человек-реликвия, завернутый в плед. С благородной сединой, в пенсне, с золотой бабочкой. Автор начинает читать. Иван Васильевич слушает текст только как режиссер. Уже когда Максудов оглашает список действующих лиц с указанием автора, то тревога Ивана Васильевича выражается в скупых, но красноречивых междометиях. Из этих «м-м-м», «о-о-о», «кх-кх» складывается целая партитура психологических нюансов. Он думает не о пьесе, он думает о труппе, интригах, которые начнутся в театре при распределении. 

Робкое поначалу изумление автора от рецептов по улучшению пьесы, предложенных патриархом Независимого театра, к финалу сцены достигает глобального размаха. Кинжал вместо ружья, мать вместо молодой героини, массовые сцены убрать — про битву и смерть героя надо рассказать, но не показать. «Мы против властей не бунтуем», — заметит тетушка Колдыбаева. Ее играет Людмила Максакова с присущей этой актрисой резкой театральностью. Кажется, она выпала из времени и не выходит из дома на Сивцевом вражке.

Восхищает своей точной и выразительной игрой Галина Тюнина (секретарь Аристарха Платоновича — Торопецкая). Чего стоит сцена, когда она под диктовку Максудова печатает текст его пьесы. Перед нами великолепная театральная стерва. Гаю Юлию Цезарю до нее далеко, поскольку она способна делать сто дел в минуту, как отлаженный механизм. При этом ее Торопецкая не забывает о главном своем предназначении — удерживать власть патрона, который телом в Калькутте, но душой с театром.

Этот спектакль, которому все-таки не хватает временами драматургии, поскольку, вероятно, репетировался этюдным способом, все равно — большая радость под конец сезона. Мы разучились играть про безыскусное, например, про то, что мы любим. А «фоменки» любят театр, в чем и простодушно признаются, но любят еще как веселая компания, способная беззаботно шутить и смеяться даже над «записками покойника».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности