Роман с Львом Толстым
«Семейное счастие» в Мастерской Петра Фоменко
Предыдущий спектакль Петра Фоменко «Одна абсолютно счастливая деревня» только успел собрать букет наград по итогам прошлого сезона, как режиссер выпустил новую работу. Несколько лет с актерами мастерской он репетирует «Войну и мир», а теперь вдруг сам перебежал себе дорогу с другим, гораздо более камерным романом Льва Толстого «Семейным счастием».
В названии последних спектаклей Петра Фоменко присутствует слово «счастье». И толстовская семья и советская деревня одинаково счастливы только в том смысле, что несчастливы по-своему. В каждой из частей дилогии Мастерской Фоменко жизнь оборачивается рутинной драмой, которую надо научиться ценить и безответно любить искренне и истово. Но если «Счастливая деревня» тяготеет к своеобразному жанру камерного эпоса, то «Семейное счастие» спектакль камерный во всех отношениях.
Толстовская история об очень молодой женщине, не знавшей еще жизни, вышедшей замуж за своего опекуна, но обжегшейся на желании жить красиво и в полную силу, о браке, потерявшем любовь,- во многом расчищена для дуэта Ксении Кутеповой и Сергея Тарамаева, а если совсем точно для одной Кутеповой. (Тут надо отдать должное их партнерше Людмиле Арининой, остроумной и точной в роли гувернантки.) Тягостный траур по только что умершей матери едва обозначен полупрозрачной черной шалью. То, как девушка пытается поудобнее уместиться на коротком диванчике, говорит о ней больше, чем любые слова. Вообще, хорошими диалогами и монологами в «Семейном счастие» не пренебрегают, но обживает роль Ксения Кутепова больше движением, чем словами. Ее история, а значит, весь спектакль, выстроена Петром Фоменко как танец. Это не значит, что Маша (Кутепова) постоянно пляшет на балу. Но она словно все время пытается своей пластикой справиться с объемом жизни и освоить его своим телом. Угловатые полупрыжки вчерашней девочки, неловкие пируэты в дуэте с женихом, птичьи взмахи рук, стремительные, шуршащие пробежки взад-вперед по комнатам дома, грациозные бальные проходы между двумя кавалерами с последующими бросками в объятия мужа, даже случайные падения все это складывается в магическую, беспрерывную партитуру. Так, что даже позвякивание чашкой о блюдце, хруст сахара и хитрое прищуривание глаз за неоднократными чаепитиями укладываются именно в этот странный и завораживающий балет главной роли.
Режиссер откровенно любуется Ксенией Кутеповой. Да и зрители тоже любуются, не в силах устоять перед шармом актрисы, не растерянным за десять с лишним лет, прошедших после первых спектаклей нынешней мастерской. Героиня Кутеповой чудесно смотрится в сценах домашнего обольщения, светской жизни и баден-баденского флирта. На неискренности ее не поймаешь. Игривость и почти невинная, полудетская стервозность, за которыми то и дело проглядывает веселая чертовщинка, ей очень к лицу. Во всяком случае, эти полные лукавства и хорошо продуманной, но обаятельной игры сцены сыграны много убедительнее и подробнее, нежели раскаяние и смирение. Когда героиня вопрошает мужа: «Зачем ты дал мне волю? Зачем не связал меня?», ответ очевиден: потому что тогда зрительному залу было бы не на что смотреть.
Доведись ему посмотреть спектакль, граф Толстой наверняка недовольно хмурился бы и пенял бы режиссеру на излишнюю мягкость. Впрочем, роман «Семейное счастие» он написал еще довольно молодым человеком, на пороге тридцатилетия. Когда, должно быть, еще сам до конца не решил, насколько далеко стоит ему заходить в обличении праздности высшего света и утверждении патриархальных ценностей, в «срывании всех и всяческих масок». Этого раннего Толстого еще можно мастерски обвести вокруг пальца, сделав из его прозы пленительный и прозрачный спектакль-вздох, чистейший образец фоменковской театральной магии. Но если впереди у театра завершение работы над «Войной и миром», то такое «Семейное счастие» вряд ли стоит рассматривать как пролог-разминку для суперромана. Впрочем, Петр Фоменко и сам наверняка знает, что все по-настоящему счастливые спектакли могут быть счастливы только по-своему.
В названии последних спектаклей Петра Фоменко присутствует слово «счастье». И толстовская семья и советская деревня одинаково счастливы только в том смысле, что несчастливы по-своему. В каждой из частей дилогии Мастерской Фоменко жизнь оборачивается рутинной драмой, которую надо научиться ценить и безответно любить искренне и истово. Но если «Счастливая деревня» тяготеет к своеобразному жанру камерного эпоса, то «Семейное счастие» спектакль камерный во всех отношениях.
Толстовская история об очень молодой женщине, не знавшей еще жизни, вышедшей замуж за своего опекуна, но обжегшейся на желании жить красиво и в полную силу, о браке, потерявшем любовь,- во многом расчищена для дуэта Ксении Кутеповой и Сергея Тарамаева, а если совсем точно для одной Кутеповой. (Тут надо отдать должное их партнерше Людмиле Арининой, остроумной и точной в роли гувернантки.) Тягостный траур по только что умершей матери едва обозначен полупрозрачной черной шалью. То, как девушка пытается поудобнее уместиться на коротком диванчике, говорит о ней больше, чем любые слова. Вообще, хорошими диалогами и монологами в «Семейном счастие» не пренебрегают, но обживает роль Ксения Кутепова больше движением, чем словами. Ее история, а значит, весь спектакль, выстроена Петром Фоменко как танец. Это не значит, что Маша (Кутепова) постоянно пляшет на балу. Но она словно все время пытается своей пластикой справиться с объемом жизни и освоить его своим телом. Угловатые полупрыжки вчерашней девочки, неловкие пируэты в дуэте с женихом, птичьи взмахи рук, стремительные, шуршащие пробежки взад-вперед по комнатам дома, грациозные бальные проходы между двумя кавалерами с последующими бросками в объятия мужа, даже случайные падения все это складывается в магическую, беспрерывную партитуру. Так, что даже позвякивание чашкой о блюдце, хруст сахара и хитрое прищуривание глаз за неоднократными чаепитиями укладываются именно в этот странный и завораживающий балет главной роли.
Режиссер откровенно любуется Ксенией Кутеповой. Да и зрители тоже любуются, не в силах устоять перед шармом актрисы, не растерянным за десять с лишним лет, прошедших после первых спектаклей нынешней мастерской. Героиня Кутеповой чудесно смотрится в сценах домашнего обольщения, светской жизни и баден-баденского флирта. На неискренности ее не поймаешь. Игривость и почти невинная, полудетская стервозность, за которыми то и дело проглядывает веселая чертовщинка, ей очень к лицу. Во всяком случае, эти полные лукавства и хорошо продуманной, но обаятельной игры сцены сыграны много убедительнее и подробнее, нежели раскаяние и смирение. Когда героиня вопрошает мужа: «Зачем ты дал мне волю? Зачем не связал меня?», ответ очевиден: потому что тогда зрительному залу было бы не на что смотреть.
Доведись ему посмотреть спектакль, граф Толстой наверняка недовольно хмурился бы и пенял бы режиссеру на излишнюю мягкость. Впрочем, роман «Семейное счастие» он написал еще довольно молодым человеком, на пороге тридцатилетия. Когда, должно быть, еще сам до конца не решил, насколько далеко стоит ему заходить в обличении праздности высшего света и утверждении патриархальных ценностей, в «срывании всех и всяческих масок». Этого раннего Толстого еще можно мастерски обвести вокруг пальца, сделав из его прозы пленительный и прозрачный спектакль-вздох, чистейший образец фоменковской театральной магии. Но если впереди у театра завершение работы над «Войной и миром», то такое «Семейное счастие» вряд ли стоит рассматривать как пролог-разминку для суперромана. Впрочем, Петр Фоменко и сам наверняка знает, что все по-настоящему счастливые спектакли могут быть счастливы только по-своему.
Роман Должанский, «Коммерсантъ», 10.10.2000