Дети в интернате, жизнь в Интернете

Этим театральным вечером в Мастерской Петра Фоменко на спектакле-композиции по одноименной повести Л. Толстого «Семейное счастие» случилось нечто вроде магнитной бури, благотворно возмутившей зрительские сердца, о которых так часто забывают в сфере политических громкоголосий, криминальных разборок, бесконечного дележа начальственных портфелей. Многое сошлось в этом вроде бы камерном спектакле. Великий писатель со своим постоянным «эпическим» вниманием к частным, драматическим судьбам. Замечательный режиссер, увенчанный недавно премией имени Станиславского и сумевший услышать в этом празднике не первое его слово — премия, но бессмертную фамилию Станиславского, словно завещавшего ему неостановимые свои сценические поиски «жизни человеческого духа». Первоклассные артисты, в большинстве своем выученные и воспитанные П. Фоменко. Они постигли серьезный нравственный замысел спектакля, им оказалось ведомо, что не заграничные эротические страдания, не наши мелькающие однодневки встревожат зрителей, но встревожить их по-настоящему может только работа собственной души. Вот именно в этой великой и простой толстовской мысли — человек сам и созидатель, и палач собственной судьбы и поэтому только в его силах вернуться к образу и подобию Божию — художественность и нравственность спектакля Фоменко. Вместе с Л. Толстым и своими актерами — прелестной К. Кутеповой, «орленевским» С. Тарамаевым, достовернейшей Л. Арининой, молодыми, но уже мастерами изысканной формы И. Любимовым и А. Щенниковым — режиссер рассказал нам об одной счастливой семье, в которой собраны несчастья всех семей мира.

Соединились двое — богатые, здоровые, любящие друг друга, казалось бы, впереди только счастье. И что же? Все разрушено. Она — в предощущении радостей светской жизни, для нее — это волшебство. А для Л. Толстого — медленный разврат, «незаконная» гибель законной семьи. Муж не понимает ее: разве не главное назначение женщины — устройство прочного домашнего гнезда? Но для Л. Толстого опять-таки этого мало, муж, мужчина должен научить жену жизни, но он молчит, и она все больше поддается горячему биению крови, обманчивой игре страстей. И тогда драма, тогда «семейное счастие» соединяет семейство несчастных. Они не воспитали себя для семейной жизни, не научили друг друга семейной любви-терпению, а не случайной любви-страсти. Но, возможно, спектакль этот оказался бы скучным уроком, если бы режиссер не обострил ситуацию до трагедии, не соединил в едином союзе толстовских антиподов — Левина, для которого семья — святыня, и Анну Каренину, для которой семья — лишь временная остановка перед взрывом страсти. Кого винить? Кого жалеть? Режиссер образно не принимает ничьей стороны. И тогда следует поистине «классическая» мизансцена — герой с головой влезает в большой семейный чемодан, чтобы подольше ничего не менять, надежней защититься тихой семьей от шума жизни. Она — трепетная, возбужденная, как бы все время танцующая, порхающая, но ни разу не расстающаяся с огромной черной шляпой, обвитой летящей черной вуалью — словно близкий траур ложится на ее начинающуюся, счастливую судьбу.

Если для Сергея Михайловича даже и речи не может быть об изменении их любви, то для Маши самое страшное — это «умаление» любви со стороны мужа, ей не дано понять, что семейная любовь не умаляется и не приращивается, она просто получает новое качество — семейной гавани. С кем согласиться? Решения нет, и мы уходим растревоженными и обнадеженными — нам открылись многие душевные наши беды, нам теперь легче их излечить.

Так как же нам жить дальше — неужели и впрямь бежать от эмансипации, наслаждаться лишь общением с мужем, воспитанием детей? Или, напротив, продолжать современную галерею «деловых женщин», у которых дети в интернате, жизнь в Интернете, муж на работе, а страсть на «автоответе»? Непременно пойдите в Мастерскую Петра Фоменко на спектакль «Семейное счастие», туда устремилась вся театральная Москва, постарайтесь попасть на него, чтобы уже с трудом нравственным выбрать свое «Семейное счастие».