Вечность пахнет нефтью

Случилось так, что режиссер Петр Фоменко, режиссер тонкий и ранимый, в своей «Безумной из Шайо» оказался солидарен с лидером русского панка, поэтом-экстремистом Егором Летовым, чьи слова вынесены в заголовок текста. Социальный театр, как и социальный рок, сегодня не в чести. Но на то и существуют на свете художники, чтобы изумлять публику резкими диссонансами.

Фоменко, чья способность отклоняться от собственного же «генерального движения» никем не подвергалась сомнению, поставил настоящий протестный спектакль. Почище Владимира Сорокина, Василия Сигарева и Кирилла Серебренникова он показал — пусть в метафорической, остротеатральной форме — тот подлинный мир, в котором мы живем. Мир сутенеров и суррогатов, финансовых махинаций и безбожной власти. Чудо состоит, пожалуй, в том, что театр смог об этом напомнить, не повергая зрителя в отчаянье, тем самым избежав эффекта и «розовых очков», и «закопченных стеклышек».
Впрочем, актеры всему этому как бы «не вняли». Поэтому игра в непонимание стала второй темой «Безумной из Шайо». Все действие спектакля труппа забавляется самим духом игры, хулиганит и безумствует, одевается в дикие одежды и дико интонирует слова. Скучать не приходится: театральная стихия борется с гражданской и благополучно ее «заваливает».
Сюжет антифашиста Жироду элементарен, как лозунг: финансовые магнаты Парижа мечтают снести квартал Шайо, под которым один авантюрист обнаружил нефть. Несколько полоумных старух завлекают толстопузых аристократов к себе в подвалы и хоронят их в смрадной канализации. Революция зарождается «снизу», а общество гниет «сверху». Любой, кто говорит правду, выглядит сумасшедшим, а тот, кто лжет, смотрится деловитым и надежным.
Антибуржуазную пьесу 1942 года Петр Фоменко превращает в бурный социальный гротеск. Режиссер прекрасно понимает, что перед лицом ироничной истории в начале XXI века одинаково смешными выглядят и либералы, и революционеры из богемы. Фоменко зафиксировал тот период, когда послевоенные гражданские настроения середины века стали превращаться в культуру «оптимистического абсурда» 70 — 80-х. Победа парижских нищих над бюрократией выглядит в спектакле бесконечным праздником дервишей: кружась над поверженным врагом в танце, они превращают саму смерть в чудаковатый, смешной ритуал.
Энергия Мастерской Фоменко неуемна. Фоменко показывает, что режиссеру после трех неоспоримых шедевров («Одна абсолютно счастливая деревня», «Семейное счастие», «Война и мир») можно идти на колоссальный риск, менять жанры и стили, упражняясь в искусстве «театрального сапера». В «Безумной из Шайо» зритель столкнется с намеренно усложненным языком. В мире элементарного театра, который стал нас окружать, эта прихоть выглядит абсолютной добродетелью.