Бомжихи в стиле декаданс

Актерский матриархат, установившийся в театре «Мастерская Петра Фоменко», начался еще в стенах РАТИ. Никогда и ни в одном театре еще не бывало так мало актрис. Никогда и нигде не случалось, чтобы все студентки вырастали в хороших актрис. 
Предполагаю, что ставить пьесу Жана Жироду «Безумная из Шайо» Фоменко решил не потому, что ему так близки идеи основателя интеллектуальной драмы, а потому, что у пьесы, несмотря на весь ее интеллектуализм и многословие, — легкое дыхание, французский шарм и четыре женские роли, рассчитанные на успех.
В пьесе, как и в театре, царит матриархат. Безумная старуха задумала избавить мир от жадных авантюристов, готовых перерыть весь Париж в поисках нефти. В сущности, пафос пьесы Жироду тот же, что у его современника Бертольта Брехта: мир, в котором правят деньги, подлежит уничтожению. Как и Брехт, Жироду с надеждой вглядывается в городские низы. Плоским, карикатурным, но безликим сильным мира сего противостоят колоритные индивидуальности. У Брехта — молодая проститутка Шен-Те, у Жироду — четыре безумные старухи. Вот только форму своим идеям Жироду, как и подобает французу, придал куда более изящную и менее навязчивую, чем Брехт.
Говоря словами Экзюпери, это пьеса для тех, кто понимает, что такое жизнь. Здесь правят бал безумные (но не помешанные — настаивает автор!), разгуливают призраки, а энергичных дельцов могут засудить хотя бы за то, что они не знают названия ни одного цветка. Текст пестрит обаятельнейшей чушью, каждая реплика старухи Орели — уже готовый анекдот. Бродячие музыканты наигрывают всегда одну и ту же песенку, а жонглер жонглирует воображаемыми кольцами┘
Словом, атмосфера уличного парижского кафе, в которой фантазия Фоменко расцветает прелестными цветами. Все же одним обаянием и «атмосферностью» спектакля не удержишь. Чтобы ставить «Безумную из Шайо» нужна Актриса. Фоменко вырастил ее сам. Галина Тюнина в роли Орели так обаятельно-властна, так естественно-эксцентрична, с таким видимым наслаждением окунается в мир причуд своей героини, что через минуту после ее появления начинаешь завидовать той свободе, когда по утрам можно читать «Голуа», всегда один и тот же номер — от 1896 года, вести беседы с давно ушедшим любовником, а потом отправляться кормить бездомных котов. Эта Орели понимает, что такое жизнь┘
Надев седой парик и элегантное платье в стиле «гранж», Тюнина напоминает не старуху, а скорее фею, обратившуюся в старуху для каких-то тайных целей. Она то еле ходит, то вспархивает за стойку бара движением балерины, чередует французский с русским и заставляет завсегдатаев кафе искать боа, потерянное три года назад.
Вот, оказывается, зачем нужен театр-дом. Здесь ничто не пропадает даром, одна роль вытекает из другой. Год назад в «Войне и мире» Тюнина сыграла Аннетт Шерер, наделив толстовскую героиню неподражаемо смешной привычкой перекидывать больную, негнущуюся ногу через стулья. Теперь ясно, что маленькая роль Аннетт была эскизом к Орели.
Или Полина Кутепова в роди Жозефины, безумной из Конкорд. Начав расправляться с амплуа лирической героини, Кутепова раз от раза все смелей примеряет острую характерность. В «Танцах на празднике урожая» играла блаженную деревенскую дурочку. Теперь вроде бы копирует современную бомжиху (даже фонарь под глазом не побоялась нарисовать), а получается┘ бомжиха в стиле декаданс, лишенная и тени вульгарности.
Собравшись вчетвером, да еще приведя с собой каждая по фантому, безумные старухи (Тюнина, Кутепова, Наталья Курдюбова и Мадлен Джабраилова) решают судьбу нефтяных дельцов. «Убей их всех!» — смачно требует не вполне трезвым голосом Жозефина. Орели заманивает их запахом керосина в канализационный люк и захлопывает крышку, предварительно поинтересовавшись, не видали ли они зеленую шкатулочку, которую она потеряла в возрасте семи лет┘
Помимо четырех больших женских ролей в пьесе есть и две незаметные — судомойка Ирма и цветочница Сибилла. Но можно только позавидовать Ирине Пеговой, выпускнице курса Фоменко последнего призыва, вместе с которой Петр Наумович создал подробнейшую партитуру роли Ирмы. Или Полине Агуреевой, сыгравшей почти бессловесную цветочницу. Дело не в том, что в «Мастерской» все сегодня артисты, а завтра статисты, а в умении любое «кушать подано» превратить в настоящую роль. Сибилла Агуреевой явно сбежала с картины «Завтрак на траве». Вдобавок она так трогательно близорука, так мило поправляет пенсне, а цветочки, вплетенные в ее волосы, вздрагивают в такт ее движениям, что Агуреева вызывает не меньше восхищения, чем остальные исполнительницы.
Фоменко заботится о каждой, смакует каждую деталь, словно боится, что останется незамеченной чья-то осиная талия, или роскошная грудь, или прелестные ножки в полосатых чулочках┘ Наверное, поэтому к Фоменко, как и на другие курсы РАТИ, поступают обычные девочки, а выходят — красавицы.
На Западе «Безумную из Шайо» обычно ставили на звезд в возрасте. В «Мастерской» старух играют молодые. Возможно, что-то и теряется. Во всяком случае, когда безумные старухи удаляются, цепляясь за своих призраков, не ощущаешь горечи, а только легкость от игры.
Вот сейчас кончатся поклоны, в гримерных будет раздаваться их звонкий хохот, они снимут парики, умоются и вернутся к своим молодым, полным тайн, жизням.
Vive la France!