Миро-приятие
Петр Фоменко поставил в своей «Мастерской» начало романа «Война и мир»
Петр Наумович Фоменко много лет готовился поставить «Войну и мир», за это время у него уже успело вырасти новое поколение учеников. В спектакле «Мастерской» сегодня «фоменки» первого и второго поколений выглядят ровесниками.
Непонятно, как писать про этот спектакль, поскольку все, что в нем есть, и все, что в нем есть хорошего, описывается какими-то необязательными словами вроде: обаяние, милота, свежесть, легкость, которыми в мастерской Фоменко можно описать многое.
Петр Наумович Фоменко, некогда в своих спектаклях желчный и даже мрачный, кажется, сейчас, работая со своими учениками, находится в состоянии просветления и полного приятия мира. Нынче такое ощущение жизни кажется настолько диковинным и дефицитным, что все последние спектакли Фоменко становятся любимейшими у театралов и критиков. Зрители текут сюда, в крошечный театр на Кутузовском, как за дверцу, открытую золотым ключиком Буратино, завороженные сладкими песнями, музыкой молодости и счастья (обманными, конечно), которыми и притягивают спектакли «фоменок». И выходят оттуда с блаженными, умиленными лицами будто «под кайфом». Только один-два непрошибаемых злопыхателя ворчат в углу, что, мол, такая простота немногим лучше воровства.
На этот раз Фоменко поставил «большой» спектакль. В смысле длинный четыре часа с двумя антрактами. Но смотрится он, как и прежние, «маленькие», очень легко. Кажется, такой спектакль можно сидеть и смотреть, сколько бы он ни продолжался. Никакой массивности, больших декораций, эффектов: легкая двухэтажная конструкция, занавеска с картой Европы, по бокам два незаконченных портрета в рост узурпатор и гений Наполеон и Александр (ах, душка, ангел!). Все эскизно, бегло, без нажима не роман, а только сцены из него, начало. Ни войны, ни измен, ни настоящего горя, ни отчаяния все впереди. Только светские разговоры о политике в салоне Анны Павловны Шерер, только честолюбивые мечты одних юнцов да кутежи других, только первые влюбленности да детское веселье в радушном доме Ростовых. И все те же любимые фоменковские актеры каждый в нескольких ролях, словно в студенческом спектакле, ради того, чтобы получше показать все разнообразие их возможностей.
Ну, что вам описать: как трогателен взъерошенный и неуклюжий Пьер со своей манерой вскидывать голову, чтобы посмотреть на собеседника в сползшие с носа очки. (Тот самый Андрей Казаков, который несколько лет назад был худым и порывистым Казановой в спектакле по Цветаевой.) Как забавна Галина Тюнина: то карикатурная светская львица Анна Павловна Шерер, то хлопотливая барыня Ростова, то мечтательная, сентиментальная, склонная к слезам княжна Марья. Или Ксения Кутепова беременная Лиза Болконская, глупенькая и милая; застенчивая и пылкая Соня и восторженная болтушка Жюли Курагина. Или Рустэм Юскаев вкрадчивый интриган князь Василий Курагин и простодушный добряк и рохля граф Ростов. Или Карэн Бадалов острый и черный, как грач, виконт де Мортемар и едкий, шаржированный старикашка князь Болконский. Или Мадлен Джабраилова сметающая все на своем пути ради сына, то угодливая, то напористая княгиня Друбецкая. Или Полина Агуреева, которая играет тринадцатилетнюю Наташу Ростову с перебором, словно пятилетнюю, смешно надувает губы и носится как угорелая, размахивая оборками, чтобы не зря говорили о ней: «Казак-девка».
Конечно, этот спектакль рассчитан на тех, кто знает роман, кто не перепутает персонажей, кто будет угадывать в нелепом танце кудрявой Наташи с Пьером их общую судьбу, а в песне про Мальбрука, который в поход собрался смерть Андрея Болконского. На тех, кому не нужен сюжет и кого радуют милые детали, напоминающие, что все это только театр. То дети Ростовы, держа в руках «Войну и мир», наперебой читают, как они должны выглядеть, и хохочут над тем, что не похожи на авторские описания. То, когда закончился прием у Анны Павловны, Пьер и Андрей, продолжая беседовать, словно кукол, уносят под мышкой хозяйку и виконта. Но это так, штучки мастера. Главное для Фоменко, конечно, не трюки, а актеры. И все они, действительно, играют прелестно, хотя каждый из них уже не раз играл что-нибудь в этом роде. Но зрителям, в сущности, до этого дела нет. Наоборот, может быть, зритель сюда для того и приходит, чтобы увидеть все тех же, не изменившихся любимых актеров, пока еще можно зарядиться энергией от их молодости и обаяния.
Непонятно, как писать про этот спектакль, поскольку все, что в нем есть, и все, что в нем есть хорошего, описывается какими-то необязательными словами вроде: обаяние, милота, свежесть, легкость, которыми в мастерской Фоменко можно описать многое.
Петр Наумович Фоменко, некогда в своих спектаклях желчный и даже мрачный, кажется, сейчас, работая со своими учениками, находится в состоянии просветления и полного приятия мира. Нынче такое ощущение жизни кажется настолько диковинным и дефицитным, что все последние спектакли Фоменко становятся любимейшими у театралов и критиков. Зрители текут сюда, в крошечный театр на Кутузовском, как за дверцу, открытую золотым ключиком Буратино, завороженные сладкими песнями, музыкой молодости и счастья (обманными, конечно), которыми и притягивают спектакли «фоменок». И выходят оттуда с блаженными, умиленными лицами будто «под кайфом». Только один-два непрошибаемых злопыхателя ворчат в углу, что, мол, такая простота немногим лучше воровства.
На этот раз Фоменко поставил «большой» спектакль. В смысле длинный четыре часа с двумя антрактами. Но смотрится он, как и прежние, «маленькие», очень легко. Кажется, такой спектакль можно сидеть и смотреть, сколько бы он ни продолжался. Никакой массивности, больших декораций, эффектов: легкая двухэтажная конструкция, занавеска с картой Европы, по бокам два незаконченных портрета в рост узурпатор и гений Наполеон и Александр (ах, душка, ангел!). Все эскизно, бегло, без нажима не роман, а только сцены из него, начало. Ни войны, ни измен, ни настоящего горя, ни отчаяния все впереди. Только светские разговоры о политике в салоне Анны Павловны Шерер, только честолюбивые мечты одних юнцов да кутежи других, только первые влюбленности да детское веселье в радушном доме Ростовых. И все те же любимые фоменковские актеры каждый в нескольких ролях, словно в студенческом спектакле, ради того, чтобы получше показать все разнообразие их возможностей.
Ну, что вам описать: как трогателен взъерошенный и неуклюжий Пьер со своей манерой вскидывать голову, чтобы посмотреть на собеседника в сползшие с носа очки. (Тот самый Андрей Казаков, который несколько лет назад был худым и порывистым Казановой в спектакле по Цветаевой.) Как забавна Галина Тюнина: то карикатурная светская львица Анна Павловна Шерер, то хлопотливая барыня Ростова, то мечтательная, сентиментальная, склонная к слезам княжна Марья. Или Ксения Кутепова беременная Лиза Болконская, глупенькая и милая; застенчивая и пылкая Соня и восторженная болтушка Жюли Курагина. Или Рустэм Юскаев вкрадчивый интриган князь Василий Курагин и простодушный добряк и рохля граф Ростов. Или Карэн Бадалов острый и черный, как грач, виконт де Мортемар и едкий, шаржированный старикашка князь Болконский. Или Мадлен Джабраилова сметающая все на своем пути ради сына, то угодливая, то напористая княгиня Друбецкая. Или Полина Агуреева, которая играет тринадцатилетнюю Наташу Ростову с перебором, словно пятилетнюю, смешно надувает губы и носится как угорелая, размахивая оборками, чтобы не зря говорили о ней: «Казак-девка».
Конечно, этот спектакль рассчитан на тех, кто знает роман, кто не перепутает персонажей, кто будет угадывать в нелепом танце кудрявой Наташи с Пьером их общую судьбу, а в песне про Мальбрука, который в поход собрался смерть Андрея Болконского. На тех, кому не нужен сюжет и кого радуют милые детали, напоминающие, что все это только театр. То дети Ростовы, держа в руках «Войну и мир», наперебой читают, как они должны выглядеть, и хохочут над тем, что не похожи на авторские описания. То, когда закончился прием у Анны Павловны, Пьер и Андрей, продолжая беседовать, словно кукол, уносят под мышкой хозяйку и виконта. Но это так, штучки мастера. Главное для Фоменко, конечно, не трюки, а актеры. И все они, действительно, играют прелестно, хотя каждый из них уже не раз играл что-нибудь в этом роде. Но зрителям, в сущности, до этого дела нет. Наоборот, может быть, зритель сюда для того и приходит, чтобы увидеть все тех же, не изменившихся любимых актеров, пока еще можно зарядиться энергией от их молодости и обаяния.
Дина Годер, «Итоги», 27.02.2001