Сочинение по Пушкину
Премьера в театре Петра Фоменко
Актеры Мастерской Петра Фоменко вечные ученики своего лукавого мастера, обожающего из подручных средств творить изощренную театральную реальность. На этот раз его послушные артисты написали «театральное сочинение» по произведениям Пушкина и Брюсова, во всем несхожим и объединенным лишь общей темой: легендой о том, как египетская царица Клеопатра назначила смерть ценою своей любви и нашлись-таки смельчаки, за ночь с ней расплатившиеся жизнью. Сначала Фоменко использует пушкинские наброски «Мы проводили вечер на даче», «Гости съезжались на дачу» и повесть «Египетские ночи» (таково и название спектакля), чтобы воспроизвести атмосферу литературного салона, где приезжий итальянец, синьор Пиндемонти, развлекает гостей княгини Д. поэтическими импровизациями на заданную тему ею и становится сюжет с Клеопатрой. Все жаждут приключений, игры, обмениваются рискованными взглядами и не всегда впопад цитируют знаменитые стихи филологическое попурри, придуманное автором спектакля, способно любого сбить с толку. Хотя искушенный постановщик сразу отводит упреки в эклектичности, обозначив жанр спектакля как «Сцены. Этюды. Эпизоды», а за логику признает лишь законы метаморфозы, происходящей на наших глазах.
Ясно, что главное здесь не сюжетная канва, а театральная ворожба, стихия игры, в которой фоменковские артисты как никто умеют избежать банальности и продемонстрировать интеллигентность тона чем и делают свой театр одинаково модным и для ценителей, и для неофитов. Настроение создают детали: лавровые венки, восточные колокольчики, плащ Клеопатры, смело декорированный искусственными фаллосами┘ Пародия на светский салон сменяется потешным спектаклем: все персонажи подыгрывают импровизатору, представляя героев «Египетских ночей», и вот уже письменный стол, за которым творил сочинитель Чарский, превращается в ложе Клеопатры, а невинное гусиное перо, подобно секире, вершит казнь. Все актеры играют несколько ролей: Полина Агуреева это и глуповатая графиня К. , и, когда вылезает из кринолина, муза Чарского, или просто «Такая дрянь» это слова самого Пушкина: «Когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете и писал с утра до поздней ночи». Полина Кутепова разбитная вдовушка Зинаида Вольская и сама Клеопатра, полуобнаженная и на котурнах из связанных книг. Алексей Колубков отставной генерал Сорохтин, который все вздыхал: «Ах, Пушкин, Пушкин!» становится Флавием, первым любовником-самоубийцей, и так далее. Три ночи Клеопатры разыгрывают актеры, и так как ночи эти принципиально неэротичны, зрителям не остается ничего другого, как смеяться.
Пафосную ноту вносит Карэн Бадалов в роли импровизатора актер в самом деле играет отменно, то зависая в порыве вдохновения где-то под колосниками, то деловито подсчитывая гонорар, но неизменно покоряя зал музыкой пушкинского стиха. Когда вслед звучат фрагменты уже брюсовской поэмы «Египетские ночи», контраст становится особенно очевиден, и только постановщик так увлечен своими манипуляциями, что будто не чувствует разницы. Вообще на этом безусловно изящном и вдохновенном, местами очень смешном спектакле закрадывается крамольная мысль: почему временами он так похож на студенческий капустник выпускников-отличников? Они блестяще выучены, преданы своему руководителю, очень стараются но все это еще только счастливый «час ученичества», за которым должна наконец начаться взрослая жизнь. Возможно, природа фоменковского дарования такова, что в нем всегда присутствует детство, которое сродни гениальности. Или публика хочет в театре забыть о том, что она взрослая. Или магия театральной игры оказывается самодостаточной. Да и «всякий талант неизъясним», как говорит в спектакле хитрый итальянец. Все это уважительные причины, чтобы не мечтать о неком новом качестве уже хорошо известных и любимых фоменковских актеров, а просто довериться таланту.
Ясно, что главное здесь не сюжетная канва, а театральная ворожба, стихия игры, в которой фоменковские артисты как никто умеют избежать банальности и продемонстрировать интеллигентность тона чем и делают свой театр одинаково модным и для ценителей, и для неофитов. Настроение создают детали: лавровые венки, восточные колокольчики, плащ Клеопатры, смело декорированный искусственными фаллосами┘ Пародия на светский салон сменяется потешным спектаклем: все персонажи подыгрывают импровизатору, представляя героев «Египетских ночей», и вот уже письменный стол, за которым творил сочинитель Чарский, превращается в ложе Клеопатры, а невинное гусиное перо, подобно секире, вершит казнь. Все актеры играют несколько ролей: Полина Агуреева это и глуповатая графиня К. , и, когда вылезает из кринолина, муза Чарского, или просто «Такая дрянь» это слова самого Пушкина: «Когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете и писал с утра до поздней ночи». Полина Кутепова разбитная вдовушка Зинаида Вольская и сама Клеопатра, полуобнаженная и на котурнах из связанных книг. Алексей Колубков отставной генерал Сорохтин, который все вздыхал: «Ах, Пушкин, Пушкин!» становится Флавием, первым любовником-самоубийцей, и так далее. Три ночи Клеопатры разыгрывают актеры, и так как ночи эти принципиально неэротичны, зрителям не остается ничего другого, как смеяться.
Пафосную ноту вносит Карэн Бадалов в роли импровизатора актер в самом деле играет отменно, то зависая в порыве вдохновения где-то под колосниками, то деловито подсчитывая гонорар, но неизменно покоряя зал музыкой пушкинского стиха. Когда вслед звучат фрагменты уже брюсовской поэмы «Египетские ночи», контраст становится особенно очевиден, и только постановщик так увлечен своими манипуляциями, что будто не чувствует разницы. Вообще на этом безусловно изящном и вдохновенном, местами очень смешном спектакле закрадывается крамольная мысль: почему временами он так похож на студенческий капустник выпускников-отличников? Они блестяще выучены, преданы своему руководителю, очень стараются но все это еще только счастливый «час ученичества», за которым должна наконец начаться взрослая жизнь. Возможно, природа фоменковского дарования такова, что в нем всегда присутствует детство, которое сродни гениальности. Или публика хочет в театре забыть о том, что она взрослая. Или магия театральной игры оказывается самодостаточной. Да и «всякий талант неизъясним», как говорит в спектакле хитрый итальянец. Все это уважительные причины, чтобы не мечтать о неком новом качестве уже хорошо известных и любимых фоменковских актеров, а просто довериться таланту.
Нина Агишева, «Московские новости», 8.10.2002