Игра в Клеопатру

В Москве появился еще один спектакль, на который невозможно попасть. И он снова вышел в «Мастерской Фоменко». Первые показы «Египетских ночей» прошли тихо-тихо, в июльские дни семидесятилетнего юбилея Петра Наумовича. Теперь — официальная премьера, а на днях театр уезжает на долгие, почти трехмесячные гастроли, сначала во Францию и Испанию, затем в Японию. Немногие счастливцы, уже успевшие увидеть «опыт театрального сочинения» — так определен жанр «Египетских ночей» — могут рассказывать-хвастаться знакомым, остальным остается дожидаться возвращения труппы на родину и заранее заказывать билеты. Уверяю вас, того стоит. 

К этому представлению можно придумать массу эпитетов: изящный, изощренный, ироничный, изысканный. Можно пересказать каждый эпизод в отдельности: озорная девчонка, играющая в царицу Клеопатру, влезает на две стопки книг, неловко шагает на них — получаются античные котурны; чопорные светские дамы внезапно расстегивают лифы своих шуршащих платьев, выскальзывают из неимоверно широких кринолинов, будто цыплята вылупляются. Можно подвести сложную теоретическую основу — проанализировать, откуда у режиссера Фоменко взялся такой взгляд на Пушкина, такие игриво-семейные и при этом уважительные взаимоотношения с его произведениями. Можно также долго и восторженно рассуждать про актеров, про то, как им удается быть такими неожиданно новыми и снова столь завораживающе узнаваемыми┘ Но вряд ли что-либо из этого в хоть сколько-нибудь полной мере передаст зрительское ощущение от спектакля, объяснит, откуда взялась эта легкость, воздушность, и вместе с тем насыщенность сценического текста, сценической жизни.
«Египетские ночи» Мастерской сочинены из кусочков пушкинского текста — из повести, отрывков, набросков, стихотворений, неоконченной поэмы; из пушкинских персонажей, пушкинского духа и — фрагментов поэмы Валерия Брюсова. Соткан эфемерный сюжет: театр будто импровизирует на тему светского общества из пушкинских произведений, которое в свою очередь импровизирует на тему пушкинско-брюсовской Клеопатры. Актеры играючи превращаются из одного героя в другого, то резко, без оглядки — сбрасывая платья, распуская волосы, то демонстративно неторопливо и будто «понарошку». Дирижирует всем этим Импровизатор (Карэн Бадалов) — загадочный итальянец, прибывший в Россию на заработки. Его таинственный поэтический дар пробуждает к жизни игру в Клеопатру.
Некрасивая Графиня К. (Полина Агуреева) вместе с платьем освободившись от облика дамы, оборачивается юрким бесенком, «Такой дрянью». Так поэт Чарский (Андрей Щенников) называет свое вдохновение, «Дрянь»-муза подставляет корсаж под поэтическое перо — чернильница. Эффектная Наталья Курдюбова — новобранец Мастерской — из светской львицы Княгини D. преображается в змееподобную «Молву». У новой актрисы театра чудесный голос с густой бархатной оттяжечкой, инфернально яркая внешность, по-цирковому гибкое тело. Полная противоположность ей — звенящая и хрупкая, фарфоровая Полина Кутепова — скучающая вдовушка Вольская, которая со страстью принимает на себя роль египетской царицы, продающей ночь своей любви за жизнь любовника. Женщины Мастерской с легкостью предстают обольстительными и поразительно не боятся показаться некрасивыми.
История Клеопатры рассказана словами поэмы Брюсова — иллюстративными, пышными строфами. Режиссер вместе с актерами будто забавляются, сочиняя эпизоды с храпящим любовником или любовником умничающим, малейшие пробежки или диалоги героев, внезапные арии или пируэты. В этих забавах — легкомысленное остроумие, неожиданное нанизывание ассоциаций, высокое целомудрие и утонченная игра в развращенность. А все вместе — немыслимо красиво и радостно.