Теневые развлечения богемы
Кукольное представление собрало самый звездный театральный состав столицы
В новой постановке «Всё», подготовленной в театре «Тень», задействовано столько звездных имен, что никакому драматическому театру собрать их в одной программке не под силу. Петр Фоменко, Кама Гинкас, Роман Виктюк, Валерий Гаркалин, Евгений Гришковец, Вадим Жук, поэт Лев Рубинштейн таков далеко не полный список участников с именами. Можно сказать, что на премьеру собралась «вся театральная Москва». Правда, лишь часть действующих лиц присутствует на сцене «живьем», остальные появляются только на экране.
Артистическая богема начала ХХ века проводила вечера в «Летучей мыши», в «Кривом зеркале», в «Бродячей собаке». Для писателей, поэтов, художников, артистов, режиссеров эти артистические клубы были не только местом встреч, но и своеобразной отдушиной от «серьезной работы». Здесь можно было и расслабиться, и пошалить, и опробовать новую неожиданную идею, новое амплуа, рискованную шутку. Режиссер императорских театров Всеволод Мейерхольд преображался в доктора Дапертутто. Актриса МХТ Алиса Коонен танцевала на столе танец апашей. И сам Станиславский в капустнике Художественного театра выходил в гриме укротителя, щелкая бичом. Рядом с красочными развлечениями предшественников наши «богемные тусовки» поражают своей тусклостью и отсутствием фантазии. Создатели и руководители семейного театра «Тень» Майя Краснопольская и Илья Эппельбаум пожалуй, единственная пара в Москве, умеющая увлечь звезд нашего театра экстравагантными предложениями: именно у них танцует в кукольном театре Николай Цискаридзе, ставит спектакль Анатолий Васильев и Тонино Гуерра.
Режиссеры предлагали свои решения тех или иных сцен. И, наблюдая за полетом режиссерского воображения, за виртуозными, мгновенными показами героев, зрители могли понять, почему для многих театральных людей репетиции кажутся увлекательнее спектакля. Тем более что вместо живых актеров режиссерские задания выполняют куколки величиной с палец. Крошечный Пушкин присаживается на диван рядом с крошечным Гоголем, а в игрушечном камине разжигается настоящий огонь.
Даже те участники спектакля, которые задействованы только в «экранных» сценах, приехали на премьеру, и можно было наблюдать, как Петр Фоменко сморит на экран, где он сам импровизирует на тему, как поставить пушкинскую «Сцену из Фауста» (корабль, который Фауст дает приказ утопить, оказывается «Титаником»). Кама Гинкас наблюдает за своим изображением, блистательно разыгрывающим режиссерский показ сцены: как Пушкин встретился с Гоголем (Гоголь пишет стоя в тазу с горячей водой и бежит к Пушкину, скользя мокрыми ногами по мрамору палаццо).
Собственно, сама мысль спектакля и родилась из таких разрозненных и разнородных идей: режиссерского прочтения «Сцены из Фауста» Петром Фоменко и зарисовки Евгения Гришковца, предположившего, что на дуэли у Черной речки Пушкин неожиданно убивает Дантеса. Драматургу Сергею Коковкину было предложено написать текст, объединяющий и развивающий эти наброски. И в результате возникло некое лоскутное одеяло общего замысла, в котором отдельные лоскутки все равно существуют замкнуто, сами по себе, а сшивающие их нитки текста кажутся слишком грубыми, слишком пафосными и не очень смешными.
Интрига спектакля развивается совсем не на уровне сюжета, а сменой номеров и живым взаимодействием зала и сцены. Этот спектакль трудно представить себе в другой обстановке, не понимающей уменьшительно-ласкательных имен (все участвующие здесь Пети, Жени, Камы, Валеры, Вадики и Левы), не понимающей цехового стеба и юмора исключительно «внутреннего пользования».
Представление «Всё» предъявляет требования к зрительному залу не меньшие, чем к участникам (точнее, между зрительным залом и сценой, по сути, нет границы). Когда-то в «Бродячей собаке» главной фишкой и было это отсутствие границы. Отчитав стихи, поэты усаживались за такой же столик, за каким сидела «просто публика».
Заявленная как «спектакль» постановка «Всё» на самом деле является опытом возрождения определенного типа действа, восходящего к развлечениям богемы столетней давности. И, как показывает первый опыт, тоска по такому месту и по таким вечеринкам весьма существенна. А Илья Эппельбаум и Майя Краснопольская на сегодня, пожалуй, единственные, кому такая задача по нраву и по плечу.
Артистическая богема начала ХХ века проводила вечера в «Летучей мыши», в «Кривом зеркале», в «Бродячей собаке». Для писателей, поэтов, художников, артистов, режиссеров эти артистические клубы были не только местом встреч, но и своеобразной отдушиной от «серьезной работы». Здесь можно было и расслабиться, и пошалить, и опробовать новую неожиданную идею, новое амплуа, рискованную шутку. Режиссер императорских театров Всеволод Мейерхольд преображался в доктора Дапертутто. Актриса МХТ Алиса Коонен танцевала на столе танец апашей. И сам Станиславский в капустнике Художественного театра выходил в гриме укротителя, щелкая бичом. Рядом с красочными развлечениями предшественников наши «богемные тусовки» поражают своей тусклостью и отсутствием фантазии. Создатели и руководители семейного театра «Тень» Майя Краснопольская и Илья Эппельбаум пожалуй, единственная пара в Москве, умеющая увлечь звезд нашего театра экстравагантными предложениями: именно у них танцует в кукольном театре Николай Цискаридзе, ставит спектакль Анатолий Васильев и Тонино Гуерра.
Режиссеры предлагали свои решения тех или иных сцен. И, наблюдая за полетом режиссерского воображения, за виртуозными, мгновенными показами героев, зрители могли понять, почему для многих театральных людей репетиции кажутся увлекательнее спектакля. Тем более что вместо живых актеров режиссерские задания выполняют куколки величиной с палец. Крошечный Пушкин присаживается на диван рядом с крошечным Гоголем, а в игрушечном камине разжигается настоящий огонь.
Даже те участники спектакля, которые задействованы только в «экранных» сценах, приехали на премьеру, и можно было наблюдать, как Петр Фоменко сморит на экран, где он сам импровизирует на тему, как поставить пушкинскую «Сцену из Фауста» (корабль, который Фауст дает приказ утопить, оказывается «Титаником»). Кама Гинкас наблюдает за своим изображением, блистательно разыгрывающим режиссерский показ сцены: как Пушкин встретился с Гоголем (Гоголь пишет стоя в тазу с горячей водой и бежит к Пушкину, скользя мокрыми ногами по мрамору палаццо).
Собственно, сама мысль спектакля и родилась из таких разрозненных и разнородных идей: режиссерского прочтения «Сцены из Фауста» Петром Фоменко и зарисовки Евгения Гришковца, предположившего, что на дуэли у Черной речки Пушкин неожиданно убивает Дантеса. Драматургу Сергею Коковкину было предложено написать текст, объединяющий и развивающий эти наброски. И в результате возникло некое лоскутное одеяло общего замысла, в котором отдельные лоскутки все равно существуют замкнуто, сами по себе, а сшивающие их нитки текста кажутся слишком грубыми, слишком пафосными и не очень смешными.
Интрига спектакля развивается совсем не на уровне сюжета, а сменой номеров и живым взаимодействием зала и сцены. Этот спектакль трудно представить себе в другой обстановке, не понимающей уменьшительно-ласкательных имен (все участвующие здесь Пети, Жени, Камы, Валеры, Вадики и Левы), не понимающей цехового стеба и юмора исключительно «внутреннего пользования».
Представление «Всё» предъявляет требования к зрительному залу не меньшие, чем к участникам (точнее, между зрительным залом и сценой, по сути, нет границы). Когда-то в «Бродячей собаке» главной фишкой и было это отсутствие границы. Отчитав стихи, поэты усаживались за такой же столик, за каким сидела «просто публика».
Заявленная как «спектакль» постановка «Всё» на самом деле является опытом возрождения определенного типа действа, восходящего к развлечениям богемы столетней давности. И, как показывает первый опыт, тоска по такому месту и по таким вечеринкам весьма существенна. А Илья Эппельбаум и Майя Краснопольская на сегодня, пожалуй, единственные, кому такая задача по нраву и по плечу.
Ольга Егошина, «Новые известия», 24.04.2007