Кантовать и перекантовывать
В «Табакерке» возобновили «Затоваренную бочкотару»
Режиссер Евгений Каменькович возобновил в Театре-студии Олега Табакова свой спектакль по гремевшей в конце 1960-х повести Василия Аксенова. Вместе с «табакерцами» нового призыва аксеновский текст попробовала на вкус АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Режиссер Евгений Каменькович из тех, кто владеет секретами перевода прозы на язык театра. «Какой вкусный текст, какие хорошие буквы!» говорил он год назад по поводу романа Михаила Шишкина «Венерин волос». Роман, напомним, превратился в спектакль «Самое важное» одну из лучших премьер прошлого сезона. Однако возобновлять свой спектакль по повести Василия Аксенова, поставленный в «Табакерке» еще в 1989 году, Евгению Каменьковичу, по его словам, никогда не пришло бы в голову. Инициатором возобновления стал Олег Табаков, пустивший в ход главный аргумент: «Я хочу, чтобы новое поколение'Табакерки' прочитало этот текст!» И тут, надо полагать, в господине Каменьковиче взыграл азарт: влюбить нынешних, возможно, никогда не читавших писателя Аксенова актеров в текст «Бочкотары».
Влюбить актеров в текст оказалось не так уж сложно, но что делать со зрителями? В конце 1980-х единение актеров и зала на «Бочкотаре» возникало легко и естественно. Само время, конец перестройки, рифмовалось с концом оттепели, когда журнал «Юность» опубликовал повесть молодого писателя. «Юность», #3 за 1968 год: через несколько месяцев в Прагу въедут советские танки, но общество еще на подъеме. Подвал «Табакерки» 1989 года: и актеры, и публика еще живут надеждами на перестройку, до путчистских танков на улицах Москвы еще два года.
Как ни крути, нынешнее время с наивным энтузиазмом и неистощимым оптимизмом героев «Бочкотары» не рифмуется. Поэтому, не без труда погружаясь в слоистую ткань спектакля, где явь перемежается снами каждого из шести героев, поначалу холодно подмечаешь особенности аксеновской прозы. Ее невероятную плотность и избыточность, фантастические виражи и загибы, смесь пародии на прозу советских писателей-деревенщиков с элементами постмодернизма, подтрунивание над советским энтузиазмом и сам этот энтузиазм, тогда не чуждый автору.
«Последний раз горячим взором окинул он избу, личную, трудовую, построенную покойной бабкой, а теперь занятую нахальным потомством »; «Никаких следов вчерашней беседы с механизаторами на его лице не было, ибо Глеб был десантником и хорошо умел защищать свое красивое лицо » все это актеры произносят вполне осмысленно и остроумно. Но как сами они без конца спотыкаются о раскиданные по сцене доски (метафора разбитой проселочной дороги, придуманная художником Александром Боровским), так, сидя в зале, без конца «спотыкаешься», пытаясь понять, зачем это играется сегодня. Молодые актеры старательно стилизуют людей 1960-х, внешне у них все вроде бы и получается, но какой-то личной связи между ними и тем временем нет. Так кажется в первом акте.
Однако с началом второго что-то неуловимо меняется. Грузовик с бочкотарой и шестеркой советских героев все так же колесит по городам и весям (грузовик мешки с опилками, на которых подпрыгивают актеры, изображая езду, а шофер вместо руля крутит колесо от велосипеда). Пороки (то есть враги-империалисты) все так же чинят им препятствия, суетятся Романтика, Характеристика и Хунта, получившие человеческое обличье, но в ритме и манере спектакля что-то меняется. Актеры уже не вчитываются, а прямо-таки вгрызаются в текст, обливаясь соком и причмокивая от удовольствия. И вот уже веришь, что актер Аркадий Киселев, белобрысый, в засаленной рубашке на тощем теле, и есть тот самый вечно пьяный шофер Володя Телескопов, клявшийся буфетчице Симе довезти ее бочкотару до города Коряжска, но крепко заплутавший среди родных берез. А актер Евгений Миллер бывший сельчанин, а теперь столичный интеллигент Вадим Дрожжинин, главный в СССР специалист по далекой Халигалии, где правит злодейская Хунта, где девушки танцуют голыми и прямо в таком виде являются Дрожжинину в снах
В общем, ближе к концу действия на премьере случилось что-то, от чего спектакль не пошел, а полетел. Зал, в котором, между прочим, сидел 75-летний Василий Аксенов (в России надо жить долго!), сроднился с «Бочкотарой» так же, как сроднились с ней аксеновские герои. Да и сама она, пыльная, тревожно бьющаяся о борт грузовика, ехала себе ехала, да вдруг и воспарила над родным селом, над городом Коряжском, над Москвой-1968, 1989 и 2007.
Режиссер Евгений Каменькович из тех, кто владеет секретами перевода прозы на язык театра. «Какой вкусный текст, какие хорошие буквы!» говорил он год назад по поводу романа Михаила Шишкина «Венерин волос». Роман, напомним, превратился в спектакль «Самое важное» одну из лучших премьер прошлого сезона. Однако возобновлять свой спектакль по повести Василия Аксенова, поставленный в «Табакерке» еще в 1989 году, Евгению Каменьковичу, по его словам, никогда не пришло бы в голову. Инициатором возобновления стал Олег Табаков, пустивший в ход главный аргумент: «Я хочу, чтобы новое поколение'Табакерки' прочитало этот текст!» И тут, надо полагать, в господине Каменьковиче взыграл азарт: влюбить нынешних, возможно, никогда не читавших писателя Аксенова актеров в текст «Бочкотары».
Влюбить актеров в текст оказалось не так уж сложно, но что делать со зрителями? В конце 1980-х единение актеров и зала на «Бочкотаре» возникало легко и естественно. Само время, конец перестройки, рифмовалось с концом оттепели, когда журнал «Юность» опубликовал повесть молодого писателя. «Юность», #3 за 1968 год: через несколько месяцев в Прагу въедут советские танки, но общество еще на подъеме. Подвал «Табакерки» 1989 года: и актеры, и публика еще живут надеждами на перестройку, до путчистских танков на улицах Москвы еще два года.
Как ни крути, нынешнее время с наивным энтузиазмом и неистощимым оптимизмом героев «Бочкотары» не рифмуется. Поэтому, не без труда погружаясь в слоистую ткань спектакля, где явь перемежается снами каждого из шести героев, поначалу холодно подмечаешь особенности аксеновской прозы. Ее невероятную плотность и избыточность, фантастические виражи и загибы, смесь пародии на прозу советских писателей-деревенщиков с элементами постмодернизма, подтрунивание над советским энтузиазмом и сам этот энтузиазм, тогда не чуждый автору.
«Последний раз горячим взором окинул он избу, личную, трудовую, построенную покойной бабкой, а теперь занятую нахальным потомством »; «Никаких следов вчерашней беседы с механизаторами на его лице не было, ибо Глеб был десантником и хорошо умел защищать свое красивое лицо » все это актеры произносят вполне осмысленно и остроумно. Но как сами они без конца спотыкаются о раскиданные по сцене доски (метафора разбитой проселочной дороги, придуманная художником Александром Боровским), так, сидя в зале, без конца «спотыкаешься», пытаясь понять, зачем это играется сегодня. Молодые актеры старательно стилизуют людей 1960-х, внешне у них все вроде бы и получается, но какой-то личной связи между ними и тем временем нет. Так кажется в первом акте.
Однако с началом второго что-то неуловимо меняется. Грузовик с бочкотарой и шестеркой советских героев все так же колесит по городам и весям (грузовик мешки с опилками, на которых подпрыгивают актеры, изображая езду, а шофер вместо руля крутит колесо от велосипеда). Пороки (то есть враги-империалисты) все так же чинят им препятствия, суетятся Романтика, Характеристика и Хунта, получившие человеческое обличье, но в ритме и манере спектакля что-то меняется. Актеры уже не вчитываются, а прямо-таки вгрызаются в текст, обливаясь соком и причмокивая от удовольствия. И вот уже веришь, что актер Аркадий Киселев, белобрысый, в засаленной рубашке на тощем теле, и есть тот самый вечно пьяный шофер Володя Телескопов, клявшийся буфетчице Симе довезти ее бочкотару до города Коряжска, но крепко заплутавший среди родных берез. А актер Евгений Миллер бывший сельчанин, а теперь столичный интеллигент Вадим Дрожжинин, главный в СССР специалист по далекой Халигалии, где правит злодейская Хунта, где девушки танцуют голыми и прямо в таком виде являются Дрожжинину в снах
В общем, ближе к концу действия на премьере случилось что-то, от чего спектакль не пошел, а полетел. Зал, в котором, между прочим, сидел 75-летний Василий Аксенов (в России надо жить долго!), сроднился с «Бочкотарой» так же, как сроднились с ней аксеновские герои. Да и сама она, пыльная, тревожно бьющаяся о борт грузовика, ехала себе ехала, да вдруг и воспарила над родным селом, над городом Коряжском, над Москвой-1968, 1989 и 2007.
Алла Шендерова, «Коммерсант», 10.09.2007