Застряли в пародии
«Мастерская Петра Фоменко» всегда жила демократичностью своего устройства. Мастер, ушедший из жизни сорок дней назад, радовался и раззадоривал своих учеников и сподвижников на самостоятельные труды. Силой своего дара он обновил судя по воздействию не только для театра классический канон русской культуры, придав ему новое и легкое дыхание.
В ситуации кризисных 90-х годов, когда на глазах менялся весь уклад и формат жизни, он обернул общество глазами внутрь его ушедшей культуры, которая трепетала золотым «китежем» в уникальной игровой манере его актрис и актеров. Его ученики и сподвижники двинули эти размышления в глубь ХХ века его модернистского канона. Блок и Гумилев, Джойс и Булгаков. Наконец, Набоков, чей роман «Дар» как раз и есть размышление об устройстве воображения и творчества. Евгений Каменькович выбрал роман Набокова по случайности судьбы именно в трагический для театра год смерти его создателя. Почему? Кажется, именно из-за ностальгического взгляда на жизнь. Прошлое каким бы болезненным и страшным оно порой нибыло остается тем миром, который прекрасней настоящего, потому что там родина.
Но мир изменился. Изменилась его энергия, его плоть. И этого, кажется, не заметил Каменькович. Ткань спектакля натужна. Кажется, что роман течет в одну сторону, а спектакль в другую, и им никак не встретиться. Роман эфемерен, как само воспоминание, как сновидения, в которые погружается герой молодой писатель Федор Годунов-Чердынцев. Сероватая гамма старой фотографии, трамвайные рельсы и депо, создающие точный образ Берлина 20-х годов в этом пространстве ходят герои, больше похожие на персонажей того самого Чернышевского, о котором с убийственным самоанализом написал Годунов-Чердынцев.
Фигура критика, или Воображаемой литературной необходимости, столь ярко сыгранная Полиной Кутеповой, только маскирует разлад между формой и смыслом. «Фоменкам» хочется выбраться, по трамвайным рельсам ворваться в иную реальность. Но ностальгический «ген» удерживает их в мертвых формах. Оттого мучительно трудно смотреть спектакль, превративший эфемерность в почти бытовой пейзаж с легким оттенком гротеска. Не потому ли пародия литературный жанр, символизирующий смерть старых форм, стал их излюбленным сюжетом?На два последних сезона засев в «пародийном сюжете», «фоменки» обозначили грань, за которой надо искать новое дыхание, новые формы.
В ситуации кризисных 90-х годов, когда на глазах менялся весь уклад и формат жизни, он обернул общество глазами внутрь его ушедшей культуры, которая трепетала золотым «китежем» в уникальной игровой манере его актрис и актеров. Его ученики и сподвижники двинули эти размышления в глубь ХХ века его модернистского канона. Блок и Гумилев, Джойс и Булгаков. Наконец, Набоков, чей роман «Дар» как раз и есть размышление об устройстве воображения и творчества. Евгений Каменькович выбрал роман Набокова по случайности судьбы именно в трагический для театра год смерти его создателя. Почему? Кажется, именно из-за ностальгического взгляда на жизнь. Прошлое каким бы болезненным и страшным оно порой нибыло остается тем миром, который прекрасней настоящего, потому что там родина.
Но мир изменился. Изменилась его энергия, его плоть. И этого, кажется, не заметил Каменькович. Ткань спектакля натужна. Кажется, что роман течет в одну сторону, а спектакль в другую, и им никак не встретиться. Роман эфемерен, как само воспоминание, как сновидения, в которые погружается герой молодой писатель Федор Годунов-Чердынцев. Сероватая гамма старой фотографии, трамвайные рельсы и депо, создающие точный образ Берлина 20-х годов в этом пространстве ходят герои, больше похожие на персонажей того самого Чернышевского, о котором с убийственным самоанализом написал Годунов-Чердынцев.
Фигура критика, или Воображаемой литературной необходимости, столь ярко сыгранная Полиной Кутеповой, только маскирует разлад между формой и смыслом. «Фоменкам» хочется выбраться, по трамвайным рельсам ворваться в иную реальность. Но ностальгический «ген» удерживает их в мертвых формах. Оттого мучительно трудно смотреть спектакль, превративший эфемерность в почти бытовой пейзаж с легким оттенком гротеска. Не потому ли пародия литературный жанр, символизирующий смерть старых форм, стал их излюбленным сюжетом?На два последних сезона засев в «пародийном сюжете», «фоменки» обозначили грань, за которой надо искать новое дыхание, новые формы.
Алена Карась, «Российская газета», 18.09.2012