«И корабль плывет»: рецензия на спектакль «Дом, где разбиваются сердца»
«Афиша Нового Калининграда.Ru» посмотрела на «Балтийский сезонах» спектакль «Мастерской Петра Фоменко» «Дом, где разбиваются сердца», поставленный Евгением Каменьковичем по «самой русской» пьесе британского драматурга Бернарда Шоу.
«Моя дочь всю жизнь хотела, чтобы ей разбили сердце, но все не удавалось» говорит старый капитан Шотовер (Карэн Бадалов), хозяин дома, в котором разбиваются сердца. Поместье капитана похоже на корабль, точнее на ковчег, на который, словно спасаясь от надвигающейся беды, нависшей угрозы, движимые неясным чувством тревоги, а, по сути, ссылаясь на тоску по дому и приглашение, съезжаются гости. Тот дом, в который летят как на огонь, в который хотят вернуться, который манит. И вот они все в нем: младшая дочь Ариадна (Полина Кутепова), которой не было дома двадцать пять лет, брат ее мужа (Павел Баршак), отправившийся за ней следом, молодая девушка Элли (Мария Андреева), с отцом и женихом, приглашенная хозяйкой дома, которая надумала расстроить ее свадьбу.
Режиссер Евгений Каменькович по пьесе Шоу воссоздал этот странный дом, в котором десять человек то и делают, что плетут интриги, флиртуют, влюбляются, разочаровываются, ведут светские беседы, мучают друг друга, вспоминают старые обиды, как ненормальные пьют чай, и все это на фоне немецкой бомбежки. И во всем этом необязательном трепе на фоне войны, безумном чаепитии на краю пропасти нет пафоса апокалипсиса, нет разбитых сердец, есть тонкая трещина по сердцу, есть горечь, тоска и одновременное понимание и непонимание того, что, как же так, ведь вроде ничего не происходит, мы пьем чай, кружим по этим комнатам и саду, балансируем на винных пробках, но все необратимо приходит в негодность, разваливается, рушится, проваливается в преисподнюю, летит к чертям, как та самая немецкая бомба, угодившая аккурат в песочную яму с динамитом, в которой спрятались от надвигающейся бомбежки два самых неприятных персонажа.
Шоу написал пьесу «Дом, где разбиваются сердца» с подзаголовком «Фантазия в русском стиле на английские темы». У «Мастерской» этот подзаголовок не обозначен, но самое русское, что есть в этой постановке, это то ощущение, которое и у Чехова, и у Набокова, и у некоторых других русских классиков можно объединить в короткое, примитивное: мой личный ад, важнее и страшнее другого, общественного. Ты, твое частное, твоя страсть, твоя любовь, твоя обида, твоя привязанность, твое горе, твое разочарование все это частное оказывается гораздо важнее, чем то, что где-то идет война и подходит она к твоему дому все ближе и ближе, но ты узнаешь о ней лишь по редким радиосводкам сколько бомб сброшено, сколько погибших и раненых. А когда бомба, наконец, падает в твой сад, то ненадолго охватывает страх. Но это лишь минувшая слабость спустя короткое время оставшимся в живых становится снова «невыразимо скучно».
«Моя дочь всю жизнь хотела, чтобы ей разбили сердце, но все не удавалось» говорит старый капитан Шотовер (Карэн Бадалов), хозяин дома, в котором разбиваются сердца. Поместье капитана похоже на корабль, точнее на ковчег, на который, словно спасаясь от надвигающейся беды, нависшей угрозы, движимые неясным чувством тревоги, а, по сути, ссылаясь на тоску по дому и приглашение, съезжаются гости. Тот дом, в который летят как на огонь, в который хотят вернуться, который манит. И вот они все в нем: младшая дочь Ариадна (Полина Кутепова), которой не было дома двадцать пять лет, брат ее мужа (Павел Баршак), отправившийся за ней следом, молодая девушка Элли (Мария Андреева), с отцом и женихом, приглашенная хозяйкой дома, которая надумала расстроить ее свадьбу.
Режиссер Евгений Каменькович по пьесе Шоу воссоздал этот странный дом, в котором десять человек то и делают, что плетут интриги, флиртуют, влюбляются, разочаровываются, ведут светские беседы, мучают друг друга, вспоминают старые обиды, как ненормальные пьют чай, и все это на фоне немецкой бомбежки. И во всем этом необязательном трепе на фоне войны, безумном чаепитии на краю пропасти нет пафоса апокалипсиса, нет разбитых сердец, есть тонкая трещина по сердцу, есть горечь, тоска и одновременное понимание и непонимание того, что, как же так, ведь вроде ничего не происходит, мы пьем чай, кружим по этим комнатам и саду, балансируем на винных пробках, но все необратимо приходит в негодность, разваливается, рушится, проваливается в преисподнюю, летит к чертям, как та самая немецкая бомба, угодившая аккурат в песочную яму с динамитом, в которой спрятались от надвигающейся бомбежки два самых неприятных персонажа.
Шоу написал пьесу «Дом, где разбиваются сердца» с подзаголовком «Фантазия в русском стиле на английские темы». У «Мастерской» этот подзаголовок не обозначен, но самое русское, что есть в этой постановке, это то ощущение, которое и у Чехова, и у Набокова, и у некоторых других русских классиков можно объединить в короткое, примитивное: мой личный ад, важнее и страшнее другого, общественного. Ты, твое частное, твоя страсть, твоя любовь, твоя обида, твоя привязанность, твое горе, твое разочарование все это частное оказывается гораздо важнее, чем то, что где-то идет война и подходит она к твоему дому все ближе и ближе, но ты узнаешь о ней лишь по редким радиосводкам сколько бомб сброшено, сколько погибших и раненых. А когда бомба, наконец, падает в твой сад, то ненадолго охватывает страх. Но это лишь минувшая слабость спустя короткое время оставшимся в живых становится снова «невыразимо скучно».
Александра Артамонова, «Новый Калининград.ru», 24.09.2012