Жил да был за углом Волемир
В театре «Мастерская Петра Фоменко» состоялась мировая премьера пьесы Фридриха Горенштейна, написанной более полувека назад.
Для поставленного Евгением Каменьковичем спектакля «Волемир» необходим зритель, знакомый не только с советской действительностью (лучше — не понаслышке), но и с библейскими сюжетами, чтобы понять, как автор сопоставляет в тексте людские пороки с христианскими заповедями, размышляя о грехе и покаянии. Знание Достоевского тоже необходимо. Ибо главный герой — плановик горкомхоза Волемир Потапович — советский князь Мышкин. Правда, просвечивают в его характере и Башмачкин, и Иудушка Головлев, но свой главный диалог драматург Горенштейн ведет с Федором Михайловичем — недаром написал непростую пьесу для чтения «Споры о Достоевском». Герои «Волемира», если в них вглядеться, похожи на персонажей романа «Идиот».
Нелишней будет и информация о судьбе пьесы — тогда станет понятным, почему театр так бережно относится к тексту, который сегодня хочется отжать и сократить. «Волемир», драматургический дебют Горенштейна, написан в середине 60-х, на исходе «оттепели», по просьбе Юрия Любимова. Театральному мировоззрению заказчика произведение оказалось не близко. В отличие от Олега Ефремова, который мечтал сделать спектакль в «Современнике» и планировал, что главные роли сыграют Олег Табаков и Олег Даль. Не вышло — вмешалась цензура.
«Волемир» близок театру абсурда. Начиная с анекдотической ситуации первой сцены: вернувшийся домой муж застает в ванной голого молодого человека, а жена, накрывшая на стол, куда-то пропала. Вроде течет обычная и небогатая советская жизнь, но, словно по гололеду, и она скатывается к нелепице. Абсурд становится основой оформления спектакля Каменьковича. Комната, похожая на покосившийся кубик, оклеена вместо обоев газетами с портретами передовиков, отчетами о достижениях и перевыполнениях. Ностальгические приметы советского быта: холодильник ЗИЛ, телевизор КВН, катушечный магнитофон с ленточными бобинами. Дом отдыха «Труд» с котлетной забегаловкой, где на стене — фреска «Сотворение Адама» с потолка Сикстинской капеллы. Прямо по шедевру Микеланджело расклеены афиши о выступлениях симфонических оркестров и объявления о куплях-продажах. «И сотворил Бог человека по образу Своему», но существо, рассказывает нам Горенштейн, получилось мерзкое: «…считаю: в основе человека лежит не добро, а зло. В основе человека, несмотря на Божий замысел, сатанинство…».
Режиссер беспощадно препарирует наследника большой русской литературы Волемира — вскрывает причины его озлобленности, рассуждает о невыносимости бытия тех, кто его окружает. Эпизоды, собранные Каменьковичем в традициях «правдивого театра», давят многозначительностью. Когда он, как фокусник, начинает играть понятиями и смыслами, действие становится внезапным и радостным. Лучшие сцены спектакля — те, где проявляются ирония и абсурдность. Например, когда на пляже молодежь вставляет свои лица в прорези фанерных шаблонов с изображением пышных загорелых тел или в полосатых купальных костюмах пляшет летку-енку, дурачится под шлягеры «Черный кот», «Стаканчики граненые», «Наш сосед», что играет на кларнете и трубе.
День рождения жены соседа (Галина Кашковская — та самая супруга, пропавшая в начале спектакля, а потом соблазняющая Волемира, — здесь авторская реплика к Настасье Филипповне Достоевского) напоминает знаменитые посиделки на коммунальных кухнях. Остроумно вышучиваются шестидесятники и их кумиры. Математик Прорезинер с шевелюрой Эйнштейна (Сергей Якубенко) путем трудно воспринимаемых умозаключений делает вывод: «Если б все человечество потонуло в Ладожском озере, то вода в нем поднялась бы только на полсантиметра». Гости заходятся в нестройных рядах сиртаки, сбиваются на грузинское многоголосие, перебивая друг друга, рассуждают о причинах перенаселения планеты, пародируют звучание слов «идеалы» и «одеяло». Голосом Беллы Ахмадулиной читаются строки Руссо, поется «Синий троллейбус», выкрикивается с пафосом евтушенковское: «Постель была расстелена, / А ты была растеряна…» Правда, почему-то «постель» заменяется на «кровать», а «растерянность» на «рассеянность».
Невольно вспоминаешь первые фоменковские шедевры, когда детская простота актерской игры отправляла смыслы в пространства метафизики. Молодому поколению привычна расчетливая раскованность, а валять дурака легко и весело оказывается задачей непростой. Среди рационально скроенных ролей запомнились долговязый молодой выскочка в сильном подпитии (по-клоунски веселый Александр Мичков), вечный тип подкаблучника (Иван Верховых) и, конечно, Волемир — Томас Моцкус. Его худющий неприметный герой — сгусток противоречий: утешитель окружающих и «дознаватель» их жизней, искренний в сострадании и эгоистичный в приступах самокопания. Равно нелепый как в коротком костюмчике, так и в семейных трусах c растянутой резинкой. Камни, лежащие на одном месте, кажутся ему несчастными, потому он переносит их на центральные улицы, целует булыжники, по которым ходила любимая жена Лиза — чистая, скучная и бесстрастная (Наталья Мартынова) — Аглая наших дней. Хранит обрывок каната, что помнит прикосновения Лизиных ступней. Говорит путано, немного клептоманит — положит в карман то пробку от бутылки, то старый и погнутый консервный нож. «Странная нервная болезнь» Волемира притягательна для дам, но раздражает его главного собеседника — Человека из ванной (Денис Аврамов), перед кем он выворачивает душу — бесстыдно, возвышенно, пугливо, с рефлексией и безволием.
Волемир, герой-маргинал, ждал выхода на сцену полвека, хотя основатель театра Петр Фоменко не только знал текст, но и думал о постановке. Нынешний худрук Евгений Каменькович рассказал перед премьерой о том, что Петр Наумович неоднократно приносил ему пьесу и предлагал создать спектакль. Задача казалась слишком сложной — симфоническая мощь тем и смыслов, выведенных Горенштейном, пугает. Сам Фоменко открыл Горенштейна русской сцене, поставив в Театре имени Вахтангова спектакль «Государь ты наш, батюшка» по пьесе «Детоубийца». Два года назад в «Маяковке» появился «Бердичев» Никиты Кобелева, РАМТ объявил премьеру «Дома с башенкой» Екатерины Половцевой. В кино имя Горенштейна известно больше — он автор 17 сценариев, среди них — «Солярис» Андрея Тарковского и «Раба любви» Никиты Михалкова.
Нелишней будет и информация о судьбе пьесы — тогда станет понятным, почему театр так бережно относится к тексту, который сегодня хочется отжать и сократить. «Волемир», драматургический дебют Горенштейна, написан в середине 60-х, на исходе «оттепели», по просьбе Юрия Любимова. Театральному мировоззрению заказчика произведение оказалось не близко. В отличие от Олега Ефремова, который мечтал сделать спектакль в «Современнике» и планировал, что главные роли сыграют Олег Табаков и Олег Даль. Не вышло — вмешалась цензура.
«Волемир» близок театру абсурда. Начиная с анекдотической ситуации первой сцены: вернувшийся домой муж застает в ванной голого молодого человека, а жена, накрывшая на стол, куда-то пропала. Вроде течет обычная и небогатая советская жизнь, но, словно по гололеду, и она скатывается к нелепице. Абсурд становится основой оформления спектакля Каменьковича. Комната, похожая на покосившийся кубик, оклеена вместо обоев газетами с портретами передовиков, отчетами о достижениях и перевыполнениях. Ностальгические приметы советского быта: холодильник ЗИЛ, телевизор КВН, катушечный магнитофон с ленточными бобинами. Дом отдыха «Труд» с котлетной забегаловкой, где на стене — фреска «Сотворение Адама» с потолка Сикстинской капеллы. Прямо по шедевру Микеланджело расклеены афиши о выступлениях симфонических оркестров и объявления о куплях-продажах. «И сотворил Бог человека по образу Своему», но существо, рассказывает нам Горенштейн, получилось мерзкое: «…считаю: в основе человека лежит не добро, а зло. В основе человека, несмотря на Божий замысел, сатанинство…».
Режиссер беспощадно препарирует наследника большой русской литературы Волемира — вскрывает причины его озлобленности, рассуждает о невыносимости бытия тех, кто его окружает. Эпизоды, собранные Каменьковичем в традициях «правдивого театра», давят многозначительностью. Когда он, как фокусник, начинает играть понятиями и смыслами, действие становится внезапным и радостным. Лучшие сцены спектакля — те, где проявляются ирония и абсурдность. Например, когда на пляже молодежь вставляет свои лица в прорези фанерных шаблонов с изображением пышных загорелых тел или в полосатых купальных костюмах пляшет летку-енку, дурачится под шлягеры «Черный кот», «Стаканчики граненые», «Наш сосед», что играет на кларнете и трубе.
День рождения жены соседа (Галина Кашковская — та самая супруга, пропавшая в начале спектакля, а потом соблазняющая Волемира, — здесь авторская реплика к Настасье Филипповне Достоевского) напоминает знаменитые посиделки на коммунальных кухнях. Остроумно вышучиваются шестидесятники и их кумиры. Математик Прорезинер с шевелюрой Эйнштейна (Сергей Якубенко) путем трудно воспринимаемых умозаключений делает вывод: «Если б все человечество потонуло в Ладожском озере, то вода в нем поднялась бы только на полсантиметра». Гости заходятся в нестройных рядах сиртаки, сбиваются на грузинское многоголосие, перебивая друг друга, рассуждают о причинах перенаселения планеты, пародируют звучание слов «идеалы» и «одеяло». Голосом Беллы Ахмадулиной читаются строки Руссо, поется «Синий троллейбус», выкрикивается с пафосом евтушенковское: «Постель была расстелена, / А ты была растеряна…» Правда, почему-то «постель» заменяется на «кровать», а «растерянность» на «рассеянность».
Невольно вспоминаешь первые фоменковские шедевры, когда детская простота актерской игры отправляла смыслы в пространства метафизики. Молодому поколению привычна расчетливая раскованность, а валять дурака легко и весело оказывается задачей непростой. Среди рационально скроенных ролей запомнились долговязый молодой выскочка в сильном подпитии (по-клоунски веселый Александр Мичков), вечный тип подкаблучника (Иван Верховых) и, конечно, Волемир — Томас Моцкус. Его худющий неприметный герой — сгусток противоречий: утешитель окружающих и «дознаватель» их жизней, искренний в сострадании и эгоистичный в приступах самокопания. Равно нелепый как в коротком костюмчике, так и в семейных трусах c растянутой резинкой. Камни, лежащие на одном месте, кажутся ему несчастными, потому он переносит их на центральные улицы, целует булыжники, по которым ходила любимая жена Лиза — чистая, скучная и бесстрастная (Наталья Мартынова) — Аглая наших дней. Хранит обрывок каната, что помнит прикосновения Лизиных ступней. Говорит путано, немного клептоманит — положит в карман то пробку от бутылки, то старый и погнутый консервный нож. «Странная нервная болезнь» Волемира притягательна для дам, но раздражает его главного собеседника — Человека из ванной (Денис Аврамов), перед кем он выворачивает душу — бесстыдно, возвышенно, пугливо, с рефлексией и безволием.
Волемир, герой-маргинал, ждал выхода на сцену полвека, хотя основатель театра Петр Фоменко не только знал текст, но и думал о постановке. Нынешний худрук Евгений Каменькович рассказал перед премьерой о том, что Петр Наумович неоднократно приносил ему пьесу и предлагал создать спектакль. Задача казалась слишком сложной — симфоническая мощь тем и смыслов, выведенных Горенштейном, пугает. Сам Фоменко открыл Горенштейна русской сцене, поставив в Театре имени Вахтангова спектакль «Государь ты наш, батюшка» по пьесе «Детоубийца». Два года назад в «Маяковке» появился «Бердичев» Никиты Кобелева, РАМТ объявил премьеру «Дома с башенкой» Екатерины Половцевой. В кино имя Горенштейна известно больше — он автор 17 сценариев, среди них — «Солярис» Андрея Тарковского и «Раба любви» Никиты Михалкова.
«Культура», 15.03.2016