Внутри театра Фоменко

«Теперь и разбирайтесь сами, кто важнее в этом сложном театральном механизме. Конечно, если без горячности разбираться, то тенор тоже для театра — крупная ценность. Иная опера не сможет даже без него пойти. Но и без монтёра нет жизни на театральных подмостках. Так что они оба-два представляют собой одинаковую ценность. И нечего тут задаваться: дескать, я — тенор. Нечего избегать дружеских отношений. И сымать на карточку мутно, не в фокусе!»
Михаил Зощенко. «Монтёр»

Маргарита Болычева и Александр Качкаев пришли за кулисы театра Мастерская Фоменко и поговорили с теми, без кого театр не мог бы существовать, но о существовании и реальной деятельности которых зрители мало знают. Мы приготовили восемь монологов о том, как люди пришли в театр и постарались снять их «не мутно и в фокусе».

Денис Забияка, заведующий студии звукозаписи
Я с 14 лет увлекаюсь музыкой. Сначала пел в своей группе, потом сам собрал студию у себя дома, где записывал своих друзей. Потом — организовывал фестивали электронной музыки. Учился на звукорежиссёра и, когда заканчивал, друг предложил мне пойти работать в Мастерскую. На тот момент, если честно, я даже не знал о существовании театра с такой магией. Меня взяли заведующим студии звукозаписи, которой еще не существовало. Мне было всего 22 года, и я понимал, какая на мне ответственность, какие огромные деньги вкладываются в эту студию. Я старался сделать всё очень качественно, знал, какой нужен винтик, какое нужно покрытие, чтобы стенка не вибрировала. Сейчас эта студия приносит плоды. Считаю, что музыка — это очень сильный инструмент, который может облегчить режиссёру задачу. Она создаёт волшебство на сцене, выделяет и подчёркивает происходящее. Часто режиссёры советуются, какую музыку можно поставить, но обычно они уже знают какая музыка должна звучать в спектакле, а вот как её поставить — наша задача. Несмотря на то, что Пётр Наумович был всегда непредсказуем, мы до сих пор думаем, а что бы он сказал на это, а на это. Когда он говорил (а говорил он очень тихо), все заглядывали ему в рот и ждали, что же он скажет. Сейчас в каждом из нас есть его частичка. Я навсегда запомнил его слова: «Денис, музыка должна появляться из ниоткуда». Он научил меня ювелирности, что всё должно быть тонко. Ещё, благодаря Петру Наумовичу я понял, что в театре важна команда: если один ошибется, то все пойдёт не так.

Софья Телегина, реквизитор
Я начала увлекаться театром в 13 лет. Позже познакомилась с молодым человеком из театрально-художественного колледжа, он учился на осветителя. Я тоже поступила и на втором курсе уже служила в Малом театре, а через два года пришла сюда. Несколько лет назад мне захотелось попробовать что-то другое, и я перешла в реквизиторский цех. У нас в театре сотрудники часто меняют цеха, специализации, вообще уходят в какие-то неожиданные места, например, из реквизиторов — в костюмеры, из костюмеров — в билетный стол, из капельдинеров — в администраторы. Мы обслуживаем текущий репертуар, репетиции уже утверждённых спектаклей и репетиции для показа самостоятельных работ. У нас всё время что-то репетируют, во всех закоулках театра: в репзалах, в тренажёрном зале, в гримёрках. В Старом здании даже в буфете репетировали. И всем нужен реквизит. Наша задача — подготовить все мелкие предметы для спектаклей. Всё, что едят на сцене актеры, мы покупаем, или нам готовит буфет. И всей остальной мелочью тоже занимаемся: ручками, перьями, книгами, всеми бумажками, письмами… В спектакле может быть до двухсот предметов реквизита. В нашем театре актёры очень любят реквизит, говорят: «Помогает». Поэтому мы часто что-то ищем в антикварных магазинах, новодела практически нет. Однажды мы с коллегой поехали в отпуск в Германию, и, гуляя по Берлину, увидели стоящую на тротуаре корзину. Такую, причём, хорошую корзину. Мы её забрали, и сейчас она играет в спектакле. В силу специфики работы, мы не можем смотреть спектакли, зато слышим по трансляции текст. Но даже не видя спектакль, понимаем какие моменты сегодня получилось лучше, а что изменилось с прошлого раза.

Вера Завгородняя, главный администратор
Я пришла сюда на стажёрскую практику на четвёртом курсе ГИТИСа и осталась в качестве администратора. Тогда обязанности администратора выполнял Андрей Воробьёв, нынешний директор. С того времени прошло почти 22 года. Тогда нас было примерно 40, а сейчас в штате театра 400 человек — это со всеми инженерами, сантехниками, уборщицами. Задача любого администратора — организация рабочего процесса. Чтобы зрители, остались довольны не только спектаклем, но и самим походом в театр, такими «примитивными» вещами, как буфет, гардероб, туалеты. Сейчас чаще всего приходится решать проблемы с самими зрителями, иногда неадекватными. Очень сложно объяснить некоторым гостям, почему нельзя входить в зал после третьего звонка, почему не стоит проносить в театр спиртные напитки. Обычно люди повинуются, но, бывает, устраивают форменную истерику, вплоть до вызова милиции. Был случай, когда одну не очень вменяемую девушку мне пришлось на руках выносить с балкона. Она довольно громко подавала актерам реплики, дирижировала фонариком — считала, что помогает актёрам играть и фактически срывала спектакль. Мы двадцать с лишним лет жили в этом пространстве с Петром Наумовичем. Были воспитаны и выучены им. И сейчас никому не приходится что-то натужно поддерживать. Все наши сотрудники выросли здесь, в этом театре, с нашим мастером. Есть у нас в театре прогоны для сотрудников, после которых режиссёры спрашивают наше мнение. Важно мнение публики, и в данном случае мы — публика, только внутренняя. Это не значит, что я скажу, что мне не понравилось, и режиссёр всё поменяет, но замечание может оказаться полезным.

Алексей Шарабурин, мастер по свету
Я попал в театр случайно, меня привели сюда родственники — работать монтировщиком сцены. Тяжелая, но при этом творческая профессия, для меня с неё начался театр. Шаг за шагом я осваивал различные профессии, и сейчас я мастер по свету и инженер по электроосветительскому оборудованию. Работаю здесь двенадцатый год. Раньше занимался наукой, работал в лаборатории, защитил кандидатскую по химии в МГТУ им. Баумана, а сейчас полностью занят театром. Очень сложно было делать выбор. Это для меня равнозначные вещи, разные части меня, моей души. Более 90 процентов информации человек получает через зрение. Понятно, что артист — самое главное в театре. Пётр Наумович говорил нам всем, что для него важнейшим элементом сценографии является лицо артиста. Если артист выходит и читает свой монолог, но его глаз не видно, то зрителю будет тяжело воспринимать игру актера и замысел режиссёра. Когда мы работаем, правим свет на спектакль, всё время должны ясно представлять себе, где стоит артист, в какой момент и куда нужно посветить. Художник придумывает световую партитуру спектакля, а мы должны воспроизводить это раз за разом. У нас очень хороший художник по свету — Влад Фролов. Самый большой комплимент нашей с ним работе был на гастролях в Саратове. Наш артист, который объездил со спектаклем «Война и мир» полмира, сказал, что свет в спектакле всегда один и тот же — что на нашей сцене в Москве, что в любом другом городе, несмотря на то, что все сценические пространства всегда разные. Я как опытный мастер по свету могу помочь актёру, если он выпал из мизансцены, встал не в ту точку. А однажды у нас произошел скачок электричества на спектакле, многие световые приборы погасли, и нужно было быстро вернуть свет на сцене. Причём, из строя вышла только часть приборов. Конечно, мы, как смогли, подхватили артистов. И уже потом поняли, что зрители в основной своей массе, кроме тех, которые сидели на первых рядах, ничего не заметили. На мой взгляд, в театре главное действующее лицо — артист. Я знаю, что все мои ошибки, все мои оплошности скажутся именно на артисте. Мы играем в одной команде, просто их видно, а меня нет, они выходят на сцену и отвечают за мои ошибки. Это — колоссальная ответственность, но, на мой взгляд, она и является залогом нашей общей успешной работы, поэтому я всегда стараюсь на 200%.

Анна Родионова, заведующий труппой
На третьем курсе МИРЭА я попала в Студенческий театр МГУ администратором. Поняв, что «этот мир — мой», поступила в ГИТИС на продюсерский и уже ушла в театр окончательно. У «фоменок» я оказалась в 99-м году, театр был тогда совсем ещё маленьким: один реквизитор, один костюмер, два гримёра, — всех по чуть-чуть. Да и артистов-то было всего 19 человек. Сейчас, когда только официальная труппа — 50 человек, это кажется смешно. Когда мне задают вопрос: «Что я делаю в театре?», я объясняю, что работаю боксёрской грушей, которая является авиадиспетчером в детском саду. Я — буфер между всеми в конфликтах и стараюсь их гасить. Актёры — они как дети, поэтому к каждому нужен свой подход. Вы когда общаетесь со своими друзьями, вы же учитываете их особенности? Когда ты долго знаешь этих людей, ты многое можешь предвидеть и предугадать. Артисты, играя спектакль, находятся в состоянии аффекта — это надо всегда учитывать. В жизни театра бывает всякое. Случаются ситуации, когда на моём телефоне можно жарить яичницу, но я стараюсь работать так, чтобы даже непредвиденная случайность не останавливала ход всей машины.

Анастасия Сергеева, сотрудник литературной части
После школы я поступила в Московский инженерно-физический институт на факультет кибернетики и прикладной математики. Как многие технари быстро заделалась записным театралом. Осенью 93-го увидела афишу «фоменок», в которых я влюбилась еще когда они были студентами. Поехала по указанному адресу: Арбат, Дом Актёра, комната 369. Купила билеты, а потом говорю: «А вам нужна какая-нибудь помощь?». Мне отвечают: «Перед спектаклями мыть полы в коридоре ГИТИСа и в аудитории, где играем, сможешь?» Я говорю: «Да, не вопрос» И пришла работать уборщицей. Потом мне сказали: «Надо помочь продавать программки, зрителей встречать. Сможешь?» Ответ тот же. Потом потребовалась помощь в работе с реквизитом, и я стала реквизитором. Очень долгое время я была в в реквизиторском цеху в единственном числе. За это время я успела закончить свой Московский инженерно-физический институт, а параллельно еще и театроведческий факультет ГИТИСа. Когда заканчивала МИФИ, была система распределения молодых специалистов на разные предприятия. Я принесла справку с просьбой отправить меня в театр «Мастерская Фоменко». Комиссия очень удивилась: а что программисту делать в театре?! Сейчас такое даже представить смешно, а тогда пришлось доказывать, что очень даже есть что делать. Хотя признаюсь: много кем я работала в Мастерской, но вот программистом — ни минуты. Потом я стала сотрудником литературной части. Репетиции с Фоменко, выпуски спектаклей — есть что вспомнить. Например, я каждый раз смотрю на эту карту с большой нежностью (Интервью записывалось в одной из лож театра, а на сцене происходил монтаж декорации — огромной карты для спектакля «Война и мир» — Прим. Ред.), вспоминаю, как я её нашла в Ленинской библиотеке, как упрашивала, чтобы мне позволили сделать ксерокс. Мне говорили: «Вы же понимаете, что это антикварная вещь, этого делать нельзя» — «Понимаю, но очень надо. Можно?» А потом видеть, как художники в огромной мастерской под крышей театра Армии переносят эти отксерокопированные листочки на гигантское полотно-занавес, разложенное на полу — это незабываемо Мы не боимся шутить друг над другом. Вот, буквально недавно была ситуация на гастролях: мы были в Тбилиси и там сначала сыграли спектакль «Волки и овцы», а потом «Семейное счастие». В «Семейном счастии» героиня всё время бегает и зовёт мифического слугу: «Григорий! Григорий!» Мы одели актёра, который в «Волках и овцах» играет слугу, дали ему подносик, и он пошёл на сцену. Актёры прекраснейшим образом это всё отыграли. Такое хулиганство говорит о том, что наши взаимоотношения очень живые, до забронзовелости нам ещё далеко.

Дмитрий Козлов, водитель
Я по образованию — инженер-металлург. Во время учёбы начал заниматься автогонками, и по сей день занимаюсь гонками на грузовиках. Большая машина весом четыре тонны. У меня отец тоже гонял. Он — двукратный чемпион Союза. Выступаю под его номером. Моя мама — заведующая буфетом, работает здесь больше десяти лет. После пришёл отец, он уже работает лет шесть. Потом я, четыре года. И вот, недавно брат устроился, работает у мамы в подчинении. Мы с отцом — водители, отец худрука возит, я — директора. Если директора приглашают на премьеру, я его везу, жду, потом везу обратно. Весь центр театральный знаю, где какие театры. Поначалу было тяжело, сейчас могу ездить с закрытыми глазами. Все почему-то уверены, что я никогда не опаздываю, и если в театре кому-то надо срочно уехать, стараются почему-то меня взять. А потом сами ругают: мол, слишком быстро еду. В своё время я возил на спектакли Бориса Алексеевича Горбачёва. Ему тяжело было добираться. Ещё возил Людмилу Николаевну Долгорукову из театра Гоголя. Недавно Екатерина Сергеевна Васильева, которая играет в «Олимпии», приболела. Обычно она сама приезжает, а тут получилось так, что она не могла сесть за руль, и мне нужно было её привезти. Мы ехали по пробкам, и я всю дорогу думал: «Если я её не привезу, спектакль ведь не начнется». Помню, когда я возил Петра Наумовича, он много рассказывал, какая была старая Москва. Помню, едем, а он говорит: «Тут поле было, я тут на лошадях катался».

Павел Ивашкин, машинист сцены
Пять лет работаю машинистом сцены, монтировщиком. Должность хорошая, работа тяжелая, но меня устраивает. Попал в театр после учёбы в СПбГУКИ. На третьем курсе увидел спектакль «Три сестры» и пропал. Я учился на режиссёра в тот момент, и тогда у меня какие-то амбиции были. Сейчас их уже нет, слава Богу (Смеётся). Есть, конечно, лукавлю. В общем, я именно полюбил эту личность Петра Наумовича и хотел быть просто рядом. На самом деле, неважно, в каком качестве. Он был замечательный человек. Помню, мы выпускали «Театральный роман», я присутствовал на репетициях — это был просто восторг! Я смотрел не репетицию, а как ведет её Пётр Наумович, наблюдал за его реакцией, за его мыслью. Какая-то магия происходила. Пробовался в Мастерскую как актёр — были стажёрские наборы. Не подошёл. Ничего страшного. Немножко расстроился, но потом успокоился, пришел капельдинером работать. Год проработал капельдинером, потом перешёл в монтировщики, потому что зарплата больше. Если меня не взял Пётр Наумович, зачем я буду прыгать через него, когда его нет. Тем более, надо понять для себя — подхожу я или не подхожу. Значит, не подхожу. Значит, это не моё. Как-то надо с другого бока подходить. Вот я сейчас занимаюсь видео. Мечта у меня — снимать кино. Мы приходим с утра, к 8.30. Собираем спектакль. Если надо, разбираем вчерашний. Думаю, моя профессия одна из самых важных в театре. У нас даже есть выходы на сцену во время спектакля. Я, кстати, видел, как в «Сатириконе» на сцену выходили монтировщики — сразу заметил соратников. Серьёзные, хорошие люди, которые делают свою работу. Со многими мы в театре на «ты». Этому научил всех Пётр Наумович. Была история: в старом здании ребята монтировали какой-то спектакль с утра, кто-то разошёлся и на площадке остался один монтировщик. Поднял тяжелый станок, чтобы его куда-то оттащить, вдруг, выбегает из коридора Пётр Наумович, с другого края хватает станок, и говорит: «Куда нести?». Монтировщик просто опешил. У нас отдельный мир, в который необходимо влиться, знать свои правила, свои законы. Даже если монтировщики не курят, то они сидят рядом с нами. Я тоже долгое время не курил, но перекур — это такое дело. Всё же лучше пойти перекурить.

Источник: Oppeople.ru