Тюльку затарь, адъюнкт

Как будто новый спектакль Евгения Каменьковича — не авторемейк постановки 1989 г., а свежая вещь, в которой театр только открывает для себя текст Аксенова, приноравливая к сценической игре его языковую свободу. Отчасти так оно и есть. Приноравливаться надо заново.

Дело не только в смене актерского состава. Заманчивей угадать, как изменилась оптика, сквозь которую театр смотрит на одно из знаковых десятилетий прошлого века — 60-е.

Даже не зная старого спектакля, можно предположить, что в новом работает эффект перевернутого бинокля. Для тех, кто играл и смотрел «Бочкотару» 18 лет назад, вероятно, важнее был смысл. Сегодня, очевидно, стиль.

В написанной в 1968 г. «повести с преувеличениями и сновидениями» Аксенов соорудил советский ковчег — грузовик с бочкотарой, засадил в ее ячейки пародийных представителей социальных слоев и прослоек и отправил их в дорогу по сюрреалистическому пространству коллективных грез. Где моряку, учительнице, шоферу, «консультанту по Халигалии» или «бывшему инспектору по колорадскому жуку» мерещится разное (жуки в голове у всякого свои), но на горизонте сна неизменно маячит идущий по росе Хороший Человек.

А теперь, господа-товарищи, признайтесь честно, много ли ассоциаций вызывает у вас сегодня этот иронический образный ряд? Теплеет ли в желудке от словосочетания «тюлька в собственном соку»? Способен ли, в конце концов, язык без удивленного грохота перекатить во рту смыслообразующее понятие «бочкотара»?

Нет-нет, язык отвык, и Евгений Каменькович принимает это как одно из условий игры. В 89-м перевод еще вряд ли требовался, а теперь заботливо вложенный в программку «словарик подзабытого, неизвестного и интересного» — вещь совсем не лишняя: чай, не вспомните навскидку, что такое ВТЭК. Да и не нужно.

В новой «Затоваренной бочкотаре» эпоха 60-х прошла двойную фильтрацию: сатирический эзопов язык Аксенова предполагал азарт расшифровки, узнавания в кривом зеркале знакомой реальности, теперь же сами знаки этой реальности, давно выпавшие из обихода и словаря, требуют пояснений. 

А значит, возможна чистая театральная игра со стилистически прихотливой прозой, которую так любит инсценировать Евгений Каменькович, ставивший «Школу для дураков» Саши Соколова, а совсем недавно — «Венерин волос» Михаила Шишкина, и там и тут превращая сложносочиненный текст в ритмичный каскад легких этюдов, которым необходима атмосфера студийности. Вот и в новой «Бочкотаре» все сколочено легко, по-пионерски споро, а любые социальные метафоры и намеки отшелушились сами собой. На тесной сцене навалены доски от ящиков, в центре громоздится гора из мешковины, на которой, собственно, и разыгрываются сюрреалистические аксеновские покатушки. Артисты и публика получают удовольствие от игры, не только счастливо забыв, каково лелеять в кармане фигу, но избавленные даже от терпкого привкуса ностальгии — последней чувственной связи с эпохой. Стилизация — и та уже вряд ли нужна. Давно все это было и, в общем, не важно. Так что довольно анекдота. Слова-то смешные были: «адъюнкт», «затаривать», «тюлька».