«Публика уходит — так мне и надо!»

Филологи называют «Улисса» Джеймса Джойса самым сложным романом ХХ века. Поставить роман в театре целиком еще никто не пробовал. Евгений Каменькович рискнул. Спектакль в «Мастерской Петра Фоменко» идет шесть часов. Корреспондент «Власти» Алла Шендерова выясняла, что ждет зрителей.

 — К «Улиссу» вы примеривались десять лет. Может быть, вами двигал дух противоречия: поставить то, что поставить нельзя?

 — Любой режиссер мечтает сделать спектакль, в котором разные сцены были бы сделаны в разных жанрах. И вот есть книга, в которой можно найти все виды и все жанры искусства,- как я мог от этого отказаться? Говорят, там нет сюжета, но это неправда — там потрясающая внутренняя история, четкий сюжет. Джойс глубоко проникает нам в печенки или куда-то еще ниже — что-то он такое знает про человека… Когда актер поступает в театральный вуз, его на экзаменах спрашивают: «А зачем вы идете в эту профессию?» На это есть красивый ответ, который абитуриенты передают друг другу: «Чтобы познать себя». Джойс, мне кажется, прекрасен для самопознания. Когда в 1998 году я впервые прочел «фоменкам» «Улисса», я тогда еще точно не понимал, про что надо делать спектакль. Но позапрошлым летом у меня в доме раздался звонок: Петр Фоменко сказал в трубку одно только слово: «Пора!» Я сразу понял, о чем он. Перечитал свою прежнюю инсценировку, и все вдруг четко прочертилось: Блум ищет сына, а Стивен ищет отца. Но и вся эта сумасшедшая одиссея Блума, возвращающегося к Молли,- Джойс настолько глубоко залезает в отношения между мужчиной и женщиной! Мне всегда казалось, что в финале романа есть надежда, несмотря на то что у них произошла такая «невстреча» — даже и разговор не получился. Тем не менее он ложится к ней в постель (хотя знает, что пару часов назад она ему изменяла!) — ложится окрыленный. Хотя по внешним признакам все у них вроде бы плохо.

 — Поиск сына — самое пронзительное в вашем спектакле. Откуда в романе этот мотив — Джойс, насколько я знаю, не терял сына?

 — В романе многое не сходится с биографией автора. Но ведь любой мужчина мечтает, что, когда его не будет на земле, по ней будет ходить маленький Блум, который выучит немецкий и станет не рекламным агентом, а писателем…

 — Мне довелось пообщаться с переводчиком «Улисса» Сергеем Хоружим. Он, много лет отдавший «Улиссу», в разговоре сразу же упомянул «извращенное сознание Джойса»…

 — Был ли Джойс извращенцем? Если читать его письма к жене, да, был. Ну и что? Все равно роман настолько далек от его жизни. Вообще у меня такое ощущение, что ее и не было: Джойс сперва немного пожил, а потом уже только писал «Улисса» и «Поминки по Финнегану». Такой вот странный стоик. Знаете, я никогда не мог понять разницы между словами «писатель» и «поэт». Джойс для меня — великий поэт. Петр Фоменко, когда выпускаешь спектакль, всегда дает тебе какой-то маленький намек, подсказку. В случае с Джойсом он вдруг принес тоненький сборничек его стихов. И нам это очень помогло — поскольку и Блум, и Стивен у нас много путешествуют (то есть уходят со сцены прямо через зрительный зал.- «Власть»), то теперь Стивен бормочет ранние стихи Джойса. А рефрен наших последних репетиций был: «Я в кабаках и бардаках / Всегда с „Поэтикой“ в руках». Словом, к «Улиссу» мы относимся как к поэме.

 — А почему тогда вы начинаете «Улисса» как весьма традиционный, вполне прозаический спектакль?

 — Одно из принципиальных замечаний Хоружего — наше излишнее почтение роману. Ему хотелось, чтобы мы были более смелыми. Но ведь и у Джойса все его жанровое разнообразие и откровенная фантасмагория начинаются ближе к середине романа. А мы идем вслед за ним. Поначалу мы много занимались гекзаметром, но потом — опять же по подсказке Фоменко — решили, что аллюзии на эллинизм должны возникать сами собой, не нарочито. Одна из идей, которая пока еще не реализована: чтобы Молли Блум начинала свой монолог так: архитрав (художник Владимир Максимов сделал спинку кровати Блумов в виде балки, которая в античной архитектуре покоится на колоннах.- «Власть») уплывает вверх, на сцене сидят все «женихи» Молли-Пенелопы в античных тогах, они едят, пьют, а она произносит свой монолог.

 — Рядовые читательницы от этого монолога обычно идут пятнами, а вы сделали его вполне приличным, по крайней мере что касается лексики.

 — Полина Кутепова (актриса «Мастерской», исполнительница роли Молли Блум.- «Власть») — персонаж особый. Каждый раз, когда мы проверяли на труппе очередной вариант, все говорили: «Ну вот, Полина, ты опять все выбросила». За все откровенные выражения шла жестокая борьба — мы выверяли каждое слово. Но Полина все равно произносит это с большим отчаянием. И все же Пенелопой (каждой главе романа Джойс дал отвечающее ее сути античное название. - «Власть») я горжусь. Полина, конечно, никакого отношения не имеет к Молли Блум, но именно поэтому мы сразу поняли, о чем будет этот монолог. Его главная тема — ожидание. Пенелопа ждет Одиссея. Молли ждет Блума. Что актер делает всю жизнь? Ждет!

 — Многие поклонники «Мастерской», узнав о ваших репетициях, заранее попытались прочесть Джойса и останавливались примерно на 15-й странице. Вы не боитесь, что зрители будут уходить?

 — Я отдаю себе в этом отчет. Может, я предпочел бы однозначный успех, но и полярные отзывы меня радуют. У меня есть пожилая тетушка — высокоинтеллектуальная и религиозная. Она сказала: « И правильно, что эту книгу сжигали. Что это ты, племянник, пропагандируешь? Публика уходит — так тебе и надо!» Но я видел в зале людей, которые явно не читали роман, но сидят и кайфуют. Понимаю, что после второго акта многие будут уходить, рядовой зритель не привык столько сидеть в театре. Но сделать «Улисса» в двух актах нельзя. Нескромно говорить, но, по-моему, третий акт у нас удался. Расскажу вам одну байку: моя теща говорит, что после премьеры ехала в метро с нашим монтировщиком — и он читал Джойса.

 — У меня полное ощущение, что вы и дальше собираетесь репетировать «Улисса»…

 — «Фоменки» так всегда и жили. Актеры иногда даже ждут каких-то тяжелых гастролей: Петра Наумовича (Фоменко.- «Власть») хлебом не корми — дай попасть в невозможную ситуацию, он тогда такого напридумывает! Мы и дальше могли бы репетировать «Улисса», но актеры и так целый год практически работали в минус: они не снимались и не халтурили. И в какой-то момент я заметил, что начинаются «прокруты». Так что мы будем потихонечку совершенствовать спектакль, но вообще, конечно, пора остановиться.

 — Думаю, после Джойса вам все будет казаться слишком плоским. У вас в голове есть столь же любимый сюжет, как «Улисс»?

 — Давняя идея «Мастерской» — «Пер Гюнт». А еще я давно хотел поставить «Очередь» Сорокина. Или вот, скажем, в приложении к «Коммерсанту» я недавно вычитал про книжку «Радуга тяготения». Ее еще не перевели на русский, но само описание меня страшно заинтересовало. Хотя я с вами согласен — после Джойса все кажется легким. 

 — Я слышала, департамент культуры города Москвы не рекомендовал театрам выпускать в первом квартале премьеры и попросил никого не увольнять. Как по-вашему, с наступлением кризиса театральная ситуация сильно изменится? Небось, теперь никто не рискнет взяться за «Улисса»…

 — Пока что я Москвой горжусь: идет кризис, а Николай Рощин выпустил «Савву», «Мастерская» — «Улисса». Не хочу сейчас оценивать, но кто бы догадался сделать «Савву» — почти забытую пьесу Андреева. Все-таки Москва — удивительное место! Впрочем, некий разрыв цивилизации, конечно, ощущается, но он пока не связан с кризисом напрямую. Вот, например, когда в «Мастерской» было 100 мест — это была одна ситуация, а когда появилась новая сцена и больше 20 вечеров в месяц приходит по 400-500 зрителей — другая. Контингент поменялся, шкурой чувствую. Не знаю, что будет дальше.

 — Но вот вы приходите в ГИТИС, на курс режиссеров и художников, которых полтора года назад набрали вместе с Дмитрием Крымовым. Приходя туда, вы чувствуете разрыв цивилизации?

 — Нет. Но я чувствую висящий в воздухе вопрос: что с нами будет? Раньше об этом задумывались перед выпуском, а сейчас они думают об этом уже на втором курсе. Они работают с утра до ночи, но они же не слепые!

 — И что с ними будет?

 — Раньше не попал в театр — ищешь себе прибежище на стороне. Скажем, идешь сниматься в сериалах. А сейчас-то сериалы — йок. Впрочем, именно поэтому я сейчас надеюсь на всплеск театральной деятельности, потому что разных «кормушек» стало меньше.


Евгений Каменькович родился в Киеве в семье оперного режиссера Ирины Молостовой и хореографа Бориса Каменьковича. Учился режиссуре в ГИТИСе у Андрея Гончарова. Преподавал в мастерской Анатолия Васильева. Был одним из педагогов на курсе Петра Фоменко, из которого в 1993 году и возник театр. Кроме «Мастерской» ставил и ставит спектакли в Театре имени Маяковского, МХТ имени Чехова, «Табакерке» и «Студии театрального искусства». Одна из отличительных особенностей этого режиссера — любовь к прозе. В конце 1980-х годов он поставил в «Табакерке» «Затоваренную бочкотару» по повести Василия Аксенова — спектакль пользовался таким успехом, что год назад был восстановлен в репертуаре театра. Два года назад Каменькович выпустил в «Мастерской» «Самое важное» по роману Михаила Шишкина «Венерин волос». Читавшие роман согласятся, что поставить его невозможно, но спектакль все же получил спецприз «Золотой маски».