Перед и после

«После занавеса» — так называется первая премьера «Мастерской Петра Фоменко», в которой режиссер Евгений Каменькович соединил две пьесы — вначале играют водевиль Чехова «Медведь», после антракта — такую же короткую пьесу ирландского драматурга Брайана Фрила «После занавеса». Два «действия» объединяет Чехов, поскольку герои Фрила — это Соня Серебрякова из «Дяди Вани» и Андрей Прозоров, брат трех сестер.

Идя на премьеру, можно увлечься какой-нибудь сложной мыслью, — что Каменькович, например, решил так обойти с двух сторон хрестоматийные главные пьесы Чехова: «Медведь», в этом смысле, — до занавеса, за которым три сестры, дядя Ваня, Аркадина, Раневская, а у Фрила всё происходит уже после занавеса, через двадцать лет после финала «Дяди Вани» и «Трех сестер». Тоже интересно: часто бывает, строят гипотезы, думают, что бы стало с тремя сестрами после революции, что бы стало с самим Чеховы, который, если бы не болезнь, встретил 17-ый год в молодом еще возрасте, — ну, что такое для мужчины 57 лет? Не старость — зрелость. Фрил подумал и написал.

Про чеховских героев часто говорят: среди них нет ни плохих, ни хороших, а даже если они и хорошие — ничего у них не складывается. Жизнь — не складывается. Вернее, складывается так, как складывается. Нескладно. Примерно так можно сказать и о премьере у «фоменок»: Каменькович — хороший, актеры — хорошие и очень хорошие. Чехов — замечательный. Фрил — классик ирландской драматургии (кстати, Мартина МакДонаха, которого у нас всегда называют ирландским драматургом, Фрил таковым не считает — и лишь на том основании, что МакДонах родился в Лондоне!). И с Чеховым, и вообще с русской литературой у него давние и особые отношения: он переводил «Трех сестер», «Дядю Ваню», написал пьесу по «Отцам и детям» Тургенева… Все хорошие, а спектакль — не складывается. В него вложено много сил и фантазии, а смысла, в том числе и ответа на вопрос — зачем в одном спектакле соединили две эти пьесы? — найти не удается.

Фрила играют после антракта. На первое — «Медведь», шутка в одном действии, хрестоматийность которой раз и во всяком случае до сих пор положена фильмом с Михаилом Жаровым и Ольгой Андровской в главных ролях.

В Мастерской те же роли, соседа-помещика и молодой вдовушки с ямочками на щеках, играют Евгений Цыганов и Наталья Курдюбова. Второй акт — «После занавеса» Брайана Фрила (иначе можно было бы перевести — «После игры»), в переводе и редакции Сергея Таска. Фрил встречает в привокзальном буфете Андрея Прозорова и Соню Серебрякову.

Самые живописные во всем спектакле — Слуга в «Медведе» (Никита Тюнин) и Медуза-Горгона из вокзальной сцены Брайана Фрила (ее играет Дмитрий Захаров). Уборщица-официантка, она местами в одно касание цитирует тапершу из фильма «Александр Пархоменко», — ту знаменитую сцену, где Фаина Раневская поет, аккомпанируя себе на пианино, не вынимая папиросы изо рта и даже успевая закусывать пение. Две одноактовки объединяет Чехов. Он же разъединяет их. 

Евгений Цыганов в роли нестарого помещика Смирнова, можно сказать, продолжает «тему Карандышева», — нелепый, слабохарактерный, этим прямо противоположный помещику Михаила Жарова. Есть ли для такой игры основания? Можно найти. Но у Чехова характер героя быстро крепнет. У Цыганова — нет. Слова меняются, манера игры остается прежней. Нелепый барин. 

Каждая деталь — как этюд, как находка — даже забавна, но если и хороша (а хороши они не всегда), то - в отдельности, сцепления же грубы и - мимо Чехова. Задним числом, начинаешь подозревать, что и «После занавеса» постановщик выбрал, поскольку во многом и эта сцена Фрила — мимо Чехова.

В этой сцене Прозорова играет Никита Зверев, Полина Кутепова — Соню. Зверев — органичен, Полина Кутепова — драматична, и он, и она — содержательнее произносимого ими текста. Объемнее.

Любопытно, что в первой части — все как раз наоборот. Нагромождения каких-то ненужных, отсутствующих, недопридуманных Чеховым деталей — вроде скульптурных фантазий героини — укрупняют, подчеркивают непроявленность собственно чеховских мотивов. У Чехова текст интереснее, чем то, что поверх него, в дополнение к Чехову — играют в «Медведе» Евгений Цыганов и Наталья Курдюбова. Это — тот как раз случай, когда хватило бы и написанного. А режиссеру кажется — мало, и он, не в силах обуздать фантазию, добавляет, придумывает — и то, и другое, и еще сбоку подпирает новой фантазией… Почти всё — лишнее. Почти всё — ни зачем.

Вторая сцена вроде бы ближе к Чехову по манере игры, по тому, например, что в игре — как в душе — содержания больше, чем могут сказать друг другу Соня и Андрей. Но сама история вызывает вопросы.

Фрил встречает чеховских персонажей в начале 20-х. Андрей, как не сразу выясняется, доехал, наконец, до Москвы и играет на улице на своей скрипке. Соня же явилась в Министерство сельского хозяйство (Сергей Таск переводит «ближе к жизни» — как Наркомзем), чтобы утрясти вопросы с землей… С какой землей? Революция же, Гражданская война… О революции у Фрила — ни слова. А… как же? Вот так. А без революции нет ни истории, ни Истории. Для пьесы вернее — в обратном порядке. Почему Фрил решил пренебречь этим главным, исходным событием?

Вопрос к автору. Зачем такую странную историю взялся ставить Евгений Каменькович? Своим спектаклем режиссер, к сожалению, на этот вопрос не отвечает.