Русский человек на deja vu

Когда ставят классику, возраст героев редко совпадает с возрастом исполнителей: опытным артистам часто приходится молодиться, начинающим — имитировать жизненный опыт. О своих годах — двадцать два — главные герои спектакля, поставленного по повести Тургенева «Вешние воды», говорят вроде бы без деланого нажима, но звучат цифры особенно звонко, потому что сами студийцы вряд ли старше. Спектакль буквально настоян на той самой витальной энергии, которой так не хватает в академических театрах. На спектакле «Русский человек на rendez-vous» охотно воображаешь себе, как весело репетировали спектакль, как много шутили, как радостно придумывали те или иные трюки — их наверняка было больше, слишком много, и только рука мастера, режиссера и педагога Евгения Каменьковича навела в спектакле требуемый порядок.

В качестве названия спектакля студийцы взяли заголовок известной статьи Чернышевского, родившейся у яростного публициста, правда, после прочтения совсем другой повести Тургенева. Впрочем, до социального пафоса Чернышевского молодым актерам нет никакого дела. Как нет им большого дела и до того важного обстоятельства, что все «Вешние воды» — мемуары немолодого человека, вспоминающего, как тридцать лет назад, путешествуя по Европе, влюбился в девушку, дочь итальянки-кондитерши, но потом, пытаясь достать денег на свадьбу, увлекся другой, женой своего приятеля, а вспомнил про ту любовь только теперь, поняв, что сам оказался у разбитого корыта. В повести Тургенева грусть увядания смешивается с напряжением забытых чувств — с теми самыми «вешними водами». В спектакле «Мастерской Фоменко» нет ни вешних вод, ни грусти, но есть радость сценической игры.

Превращение стареющего героя в молодого становится лишь первым из симпатичных игровых метаморфоз. Молодежь старается не пропустить ничего, каждое лыко в строку, вернее, каждая вторая строка Тургенева трансформируется в какое-нибудь сценическое «лыко». Оживают и статуя, которую видит Санин, и Гете, в дом которого он заходит. А уж итальянское семейство, в которое он попадает, превращается в неисчерпаемый кладезь для гэгов — говорят хором, вкусно ссорятся, хлопают дверями, наслаждаются итальянским языком. Другие персонажи «наслаждаются» уже немецким языком. Да даже сценой дуэли наслаждаются, что уж говорить об эпизоде, когда Санин и его новое увлечение Мария Полозова идут в театр. Все, кроме Федора Малышева (Санин), играют по несколько ролей, с удовольствием меняя внешний вид, впрочем, не настолько, чтобы оставаться неузнанными.

Кажется, маленькой сцены (спектакль играют в старом помещении «Мастерской», но неудобное пространство благодаря художнику Владимиру Максимову весьма ловко складывается и раскладывается в разные места действия) не хватает для всей придуманной игры. С первой любовью Санин повисает в воздухе, в дверном проеме, со второй — летает на канатах и жмется на узеньком мостике, висящем прямо над головами зрителей. Кажется, что актеров просто распирает от шалостей и что сам спектакль все время хочет взлететь, будто воздушный шарик. Не стоит долго говорить о том, что в «Мастерской Фоменко» есть свой, особый стиль — миловидный и очаровательный, напоминающий о романтической прогулке по осеннему лесу с шуршащими под ногами листьями. Кому-то из зрителей стиль этот уже изрядно приелся и кажется исчерпавшим себя, другие за него отдадут все прочие театральные радости на свете — они приходят в «Мастерскую» отдохнуть от опасностей и неожиданностей. Важно, что очередное «рандеву» не обманет их ожиданий.