Салтыков-Щедрин без ГМО и искусственных красителей

Премьерой спектакля «Современная идиллия» по М. Е. Салтыкову-Щедрину театр «Мастерская Петра Фоменко», с одной стороны, продолжает в своем репертуаре линию «серьезного разговора со зрителем о серьезных вещах», с другой стороны, — продолжает новую линию внимания к сиюминутному, к злободневности в российской жизни, начатую в этом сезоне «Олимпией» Оли Мухиной. Там, правда, впрямую говорилось об истории России последней четверти века, а в «Современной идиллии» — злоба дня рождается на вечном материале русского классика.

О непреходящей злободневности текстов Салтыкова-Щедрина не знает, пожалуй, лишь тот, чье знакомство с этим писателем исчерпывается двумя сказками из школьной программы – «Премудрый пИскарь» и «Как один мужик двух генералов прокормил». Театр эту злободневность заметил уже давно, в советскую пору «Современнику» удалось «протащить» диалоги Салтыкова-Щедрина на сцену, сквозь все препоны цензуры, обороняясь от нее двумя непробиваемыми щитами – инсценировку для театра написал Герой Социалистического труда Сергей Михалков, а поставил спектакль народный артист СССР Георгий Товстоногов. Тот спектакль, кстати, был как раз по «Современной идиллии», но тут же можно вспомнить не один, а даже два спектакля по Салтыкову-Щедрину в афише «Содружества актеров Таганки» и моноспектакль «Дневник провинциала…» безвременно ушедшего Алексея Девотченко.

Серьёзный театр, скорее, желающий говорить о нашей жизни, опираясь на злободневную классику, скорее, не пройдёт мимо бессмертной прозы Салтыкова-Щедрина.

И начинается спектакль – так, как любил создавший этот театр Петр Фоменко, который любил переносить прозу на сцену целиком, а если есть эпиграф, то с него и начать. «Современная идиллия» начинается фразой Жуковского «Спите! Бог не спит за вас!», — она спроецирована на занавесе-экране.

А злоба дня пронизает всю эту книжку, от первых слов и до последних. Вот – начало: « Однажды заходит ко мне Алексей Степаныч Молчалин и говорит:

 — Нужно, голубчик, погодить!

Разумеется, я удивился. С тех самых пор, как я себя помню, я только и делаю, что гожу». А вот, чем кончается: «Видит, дом, где начальник живет, новой краской выкрашен. Швейцар — новый, курьеры — новые. А наконец, и сам начальник — с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от нового пользою. Прежний хоть и угрюмо смотрел, а ничего не видел, этот — улыбается, а все видит. Начал ретивый начальник докладывать. Так и так; сколько ни делал вреда, чтобы пользу принести, а вверенный край и о сю пору отдышаться не может.

 — Повторите! — не понял новый начальник. 

 — Так и так, никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!». Гениально!

Вообще «Современная идиллия» будто просится на сцену, — большая часть текста состоит из диалогов, читаешь и представляешь эти разговоры в театре. Правда, некоторые места Евгений Каменькович, режиссер и автор театральной «фантасмагории в 11 явлениях с прологом, антрактом и эпилогом», опустил, несмотря на особую остроту, вроде сюжета с собором, построенным на деньги купца Вздошникова: «И тем не менее купец Вздошников не только Корчеву, но и весь Корчевской уезд у себя в плену держит. Одною рукою жертвует, а другою — в карманах у обывателей шарит, причем, конечно, и „баланец“ соблюдает. Во всех кабаках у него часть, и ежели Разноцветов прогорел, то потому единственно, что не захотел покориться, тягаться вздумал…»

И правильно, что не стали вставлять в спектакль. От греха подальше, к тому же у Салтыкова-Щедрина и не поймешь, что острее, что не так остро.

Главную роль либерала-протагониста, а также Пискаря, Каменькович доверил Михаилу Крылову, который после окончания курса Фоменко десять лет провел в свободном плавании, но еще десять, последние, играет в «Мастерской…». Он - из тех неврастеников, которые как раз надобны такому сюжету, с безумствами. Из «стариков» Каменькович занял в премьере Ивана Верховых, который особенно хорош в роли Гадюка-Очищенного, редактора газеты «Краса Демидрона», и Владимира Топцова – он в сказке выходит в роли Лягушки, а потом торжественным шагом – в роли полководца Редели. В роли Молчалина, того самого, выходит Сергей Якубенко, из первого призыва «фоменок».

За «фантасмагорию» отвечает изобретательная и сложная конструкция (сценография Марии Митрофановой): в первом акте актерам приходится хлюпать по слякоти вечно размытых и разбитых российских дорого, во втором та же площадка превращается в каток (с катанием на коньках). Повсюду торчат пеньки (поклон «Лесу» Петра Фоменко!), а над пеньками, как избушка на курьих ножках, на четырех сваях покоится (хотя какой уж тут покой?!) комнатка либералов. Красиво сделано. И все, что говорят, — не в бровь, а в глаз.

Но дальше-то – вопросы. В чем заключена фантасмагория? В соединении сказки с жизнеподобными диалогами? В том, как резко меняется цвет театральных прожекторов, высвечивающих либеральную комнатку? В фигурах, обозначенных в программке как Гороховое пальто, в котелках над пустым местом там, где должна быть голова? В инъекциях протяжных песен группы «АукцЫон», которые пришлись к лицу здешним диалогам?

В спектакле много эффектных постановочных приемов – под ногами хлюпает, а во втором акте коньки точат так, что искры во все стороны летят, в финале лед с шумом трескается, слова песни загораются на экране, одно за другим, как в караоке, но… Что это все добавляет к текстам, очевидно злободневным? Кстати: в диалогах актеры часто переходят на скороговорку, звук начинает «гулять» и слово теряется, то самое слово, ради которого, кажется, вся затея.

Глумов – Фёдор Малышев фактурен, но, во всяком случае, пока – хорош лишь, когда принимает выразительные позы, герой дан раз-навсегда, без развития, и этот «застой», увы, касается почти всех исполнителей. Почти все (пока) работают, настроившись на свою — одну — ноту. Многоголосья нет, а шуму много.

Ситуации – более или менее забавны (в цирковой номер превращается выход сластолюбивого редактора – Ивана Верховых), но сюжет не развивается, в том числе и потому, что у прозы и театра – разные законы. Не зря театры, в том числе упомянутый «Современник», пытаются преодолеть эту очевидную проблему, заказывая инсценировку драматургу.

Как не понять, что от такого текста оторваться трудно, почти невозможно! Но у театра – свои законы. Даже неловко говорить об этом тем, кто в таких вопросах опытнее и уж точно – умнее.