Сказка про стыд

Роман о друзьях-либералах, которым посоветовали «годить» (читай — изменить образ мыслей) М. Е. Салтыков-Щедрин писал в предвоенное цензурное время царской России. Практически ни одно из этих определений можно не вычеркивать, говоря о сегодняшнем дне. Главный режиссер и нынешний худрук театра «Мастерская Петра Фоменко» Евгений Каменькович перенес роман на сцену, стильно приправив музыкальным андеграундом – актеры вживую исполняют песни Леонида Федорова, — и, не упустив, кажется, ни один афоризм отрезвляющей щедринской прозы: «Разве можно жить в стране, где правопорядка нет?» — вопрошает у зала рассказчик. «Почему там не ропщут? – спрашивает один другого — Не на что. А у нас? У нас нельзя не роптать».

Спектакль начинается с того Щедрина, который знаком нам со школьной скамьи, — автора сатирических сказок. Романная интермедия «Злополучный пискарь» о драме в Кашинском суде обязательно напомнит «Премудрого пИскаря». Но нет – сказка об «умеренно либеральном» пискаре, прожившем жизнь в вечном страхе, да так и помершем в забытье и одиночестве, — совсем другая. В ранее написанной «Современной идиллии» еще действует выдуманный едким сатириком пискарь — вольнодумец и оппозиционер. А место действие более чем символично – суд. Вот на этом-то суде, заканчивающимся смертью обвиняемого, оказываемся мы, зрители, в качестве присяжных заседателей. Суд фантасмагорического толка (к государственной измене приравнивается отлынивание от законной повинности отправиться в уху) проходит на Болоте, которое недвусмысленно перекочует и в реалистическую часть вместе со спасительным сказочным флером.

Либеральное гнездышко, уцелевшее над болотом — последний островок сомнения в этом царстве брожения, гнили и темного застоя. Выглянешь из окна – вперишься взглядом в Гороховое пальто. Что за «гоголевщина»? Посмотришь пристальней – сыщик Кшепшицюльский (Игорь Войнаровский) рассекает болотные волны, словно Харон в лодке. Спустишься вниз – попадешь в лапы въедливому до чужих мыслей квартальному надзирателю (Владимир Свирский). Что за советские порядки? Салтыков-Щедрин оказывается не просто актуальным, а явственно отсылающим к каждому из уже прожитых периодов истории, уже читаных литературных фантазий, ставших былью. От чего становится только страшней. Но режиссер тянет даже не за страх узнавания, не за гоголевское «над чем смеетесь», а за запрятанное за всеми оправданиями социального безумия и бесчинства чувство стыда — ощущения неприемлемости происходящего.

Не провалиться в хлюпающее болото условным либералам (их слаженным дуэтом играют Михаил Крылов и Федор Малышев) помогает волевое намерение «удивлять мир отсутствием поступков и опрятностью чувств». В спектакле есть множество тонко обыгранных, комедийных моментов. Квартальный надзиратель начинает напоминать мелкого фюрера; философический разговор на предмет испытания мыслей либералы приготовляются вести в римских тогах, превращаясь в «благонамеренных скотин», водружают на место лица кружочки ветчины.

Топкая трясина превращается в устойчивый лед к услугам героев подвига благонамеренности. Второй акт здесь сплошной водевиль. Чтобы доказать свою полезность обществу герои превращаются в сватов для купца Парамонова (Олег Любимов), фиктивной свадьбой заметающего следы сожительства с красивой «штучкой» Фаинушкой (ее играет экзотичная Моника Санторо). Все эти перипетии даже слегка запутывают. Поэтому, когда в финале герои, готовые уже согласиться и на «содержание содержанки» и на двоеженство по чьему-то приказу, то есть доходят до последней нравственной черты в своей погоне стать лучшими винтиками проседающего как болото общества, оступятся они только о единственно непотерянное чувство. Чувство стыда, символизирующее по Щедрину гражданскую совесть.

Политический фельетон на театральных подмостках заканчивается финальным титром «СТЫД», по задумке ощущаемым не только литературными героями, но и зрителями в зале. Вот с этим, кажется, и есть самая большая проблема. Стыд появляется в спектакле Евг. Каменьковича в унисон с той ноткой сегодняшних «либеральных» разговоров о том, что пора валить; стыдно за отечество, правительство, народ. И оттого становится как-то неприятно. Словно еще раз прожевал всё те же вроде и логичные, и небезосновательные, но малопродуктивные мысли.

И тут уж стоит вспомнить, что даже Салтыков-Щедрин чуждался запальчивой безапелляционности и сомневался вместе со своим героем: «Когда мне говорят, что действие Стыда захватывает далеко, что Стыд воспитывает и побеждает, — я оглядываюсь кругом, припоминаю те изолированные призывы Стыда, которые от времени до времени прорывались среди масс Бесстыжества, а затем все-таки канули в вечность… и уклоняюсь от ответа».

Перед тем как со «стыдом» упасть занавесу наши герои оказываются на сказочном распутье – налево пойдешь, направо пойдешь… Все очевиднее некуда: мы в матушке-России снова на большом распутье, а скорее даже на расхлябье. И путеводной звезды опять ждать неоткуда.