Зачем Париж, если рядом нет Мужчины?

Создается впечатление, что «фоменки» просто обречены на малое пространство (их новое здание на Кутузовском, где сыграна первая после новоселья премьера, вмещает около ста зрителей). И как следствие — на поиск точнейшей и тончайшей нюансировки: форсированные эмоции и яркие краски, которые необходимы для большой сцены, здесь неуместны. Одна грузинская критикесса, которая недолюбливала Островского, хотя и читала о нем лекции, нехотя пошла на фоменковских «Волков и овец» и вернулась в совершенном восторге: «Они не Островского играют, они┘ кружева плетут!»

Кого бы ни играли «фоменки» — Островского, Тургенева или вот Горького, они действительно «плетут кружева» смыслов, интонаций, мыслей, проступающих, как тайнопись, жестов, ритмов, запахов, стуков женских каблучков, растрепавшихся локонов и какого-то «девятнадцатовекового» аристократизма. Одни хвалят «фоменок» за собственный стиль, другие ругают за собственные штампы. Но любители таких рукотворных кружев не переведутся. По крайней мере на перерытом около входа в «Мастерскую» Кутузовском уже вовсю орудуют перекупщики билетов.
В провинциальный город приезжают столичные инженеры строить железную дорогу. Для одних провинциалов их приезд — луч света в темном царстве, для других — угроза сложившемуся миропорядку. Просвещенная, усталая, развращенная, ожесточенная «цивилизация» схлестнулась с прочными, закосневшими «устоями». Проиграли и те, и другие. А в «довесок» — пуд отчаянной любви, невзаимной и нерастраченной, как перебродившее вино, пролитое в песок. Таковы «Варвары», какими их увидел Евгений Каменькович. «Варвары» — одна из самых густонаселенных пьес (понадобились два поколения «фоменок», у некоторых — по две роли плюс приглашенные). Смотреть, как протягиваются-натягиваются между ними ниточки, завязываются узелки, ткутся узоры, в которые намертво — не вырвать — вплетаются души и судьбы этих варваров-эстетов, — сплошное удовольствие, хоть и требующее напряжения. Взять, к примеру, доктора (Карэн Бадалов). Еще ничего не произошло, но стоит поймать его пронзительный болезненный взгляд, каким он смотрит на Монахову (Галина Тюнина), и кажется, будто тебя самого словно привязали за одну из этих ниточек и повели, подергивая, заставляя захлебываться в чужой слабости, безысходности, истеричных выплесках. «Варвары» — наглядная иллюстрация к формуле: нет маленьких ролей, есть маленькие актеры. Но с особым пристрастием фоменковская публика со стажем будет следить за Сергеем Тарамаевым, ушедшим с Малой Бронной вслед за Сергеем Женовачем. Его Черкун — Князь Мышкин, который не с ума сошел, а ожесточился, заставил себя ожесточиться, и сам презирает себя за это. И не вынес он пуд любви, точнее, обессилел, сломался от ее отсутствия. Этот «пуд» под силу вынести только «варваркам» (актрисы-«фоменки» с манерами выпускниц Смольного института всегда становятся особой темой).
«Господи, помоги мне», — требует чуть ли не с угрозой, как у равного, Анна Федоровна (Полина Кутепова) — нелюбимая жена, которая вернулась к любимому мужу. «В монастырь уйду!» — угрожает гордая нахлебница Степанида (Полина Агуреева). Лишь бы не достаться в руки отцу или жениху, которых презирает. И хлесть кончиком косы по руке, как хлыстом, и глаза, как раскаленные угли. Такая уйдет!
Зачем мне Париж, если рядом нет Мужчины? — спрашивает Надежда Монахова (Галина Тюнина) спокойно и устало, как у глупенького недоумка, у столичного инженера, которому не терпится весь мир бросить к ее ногам (Рустэм Юскаев). А в глазах ее — холодное и диковатое русалочье мерцание. И пистолет, из которого ей так просто потом будет застрелиться, вертит в руках, как ридикюльчик, — никто и не подумает отобрать его у нее. Слишком спокойна. Слишком просто может шагнуть из одного мира в другой, как со ступеньки на ступеньку. И, не давая опомниться после ее самоубийства ни «варварам», ни зрителям, «урежет» марш местный пожарный оркестр, задавая жесткий ритм нашим аплодисментам. Мол, аплодируйте нашему поражению, нашей потерянности на перепутье, нашей отвергнутой любви — вам положено.