Игра в театр

В последнее время новые труппы в Москве плодятся со скоростью, заставляющей вспомнить о кроликах. Популярные артисты (Табаков, Калягин, Джигарханян) обзавелись театрами имени себя; личности не столь именитые делят столичную географию или изощряются в придумывании оригинальных названий: Театр эмоциональной драмы, Театр Луны, «Сопричастность», «Глас», «Вишневый сад», «Параджановское фойе», «Мир искусства», «Весь мир», «Русский дом», «Фест», «МОСТ», «МЕЛ», «АпАРТе», «Драм-антре»…
Однако девять из каждого десятка этих заведений с точки зрения театрального искусства являются несуществующими: за годы работы они не произвели ни одной не то чтобы достойной внимания, но попросту пристойной постановки. Критиков на их премьеры и фуршетом не заманишь, а те, кого повышенное чувство профессионального долга заставляет-таки принять приглашение, после с ужасом говорят коллегам: «Больше никогда в жизни!» Публика, правда, ходит, поскольку она давно уже разошлась с критикой; но велика ли цена аншлагов, если билеты стоят где тридцать, а где и пятнадцать рублей: дешевле, чем в кино. Естественно, без бюджетных ассигнований дело не обходится. А мы еще плачем, что власти не дают денег на культуру!
Главное же, большинство этих трупп сумело раздобыть себе помещения. А вот театр «Мастерская Фоменко» до недавних пор своего дома не имел — ситуация тем более парадоксальная, что именно «фоменки» своим успехом как бы оправдывали существование всех прочих, доказывая: новые театры надо открывать обязательно. Пусть расцветают все цветы: авось какой-нибудь один порадует своей красотой и свежестью.

На новом месте

Когда «Мастерская Фоменко» наконец-то получила свой дом — крохотный кинотеатр «Киев» в сталинском доме на Кутузовском проспекте, поклонники молодого театра затаили дыханье в ожидании чего-нибудь «эдакого». Разочарование принесла уже афиша — пьесу Горького «Варвары» поставил не сам «мастер», а «подмастерье» Евгений Каменькович. 
Перед премьерой постановщик говорил, что пьеса вновь стала своевременной и публика сразу поймет, про что это. Теоретически оно верно: Горький писал о пришествии капитализма в Россию, сейчас эта история повторяется; но на практике аналогия не срабатывает. Спектакль поставлен строго по тексту, а вот кто у нас нынче выступает в роли «варваров», с чем и зачем пришли они в «избяную», «деревянную» Русь, с начала века (получается) ничуть не изменившуюся, как нам относиться к разыгрываемой драме и как относится к ней сам постановщик, остается решительно непонятным. Вся актуализация сводится к тому, что приезжие из столицы одеты в черную кожу; это, конечно, должно говорить об их «современности», но какого сорта? Еще более невнятна вторая костюмная «метафора»: к финалу дамы одна за другой переодеваются в платья цвета зари. Кто-то из рецензентов робко предположил, что, может, всех их надлежит считать коллективной жертвой общемужского «варварства»; идея, конечно, увлекательная, однако ни с чем, кроме экипировки, не связанная и порожденная, похоже, единственно лишь благожелательным намерением найти в постановке хоть какой-то смысл. Ибо других нету.
Взамен зрителю предлагаются обстоятельность и скука. Вялотекущее действие, продолжающееся три с половиной часа, тонет в бытовых подробностях типа постоянного выпивания и закусывания или раскладывания пасьянса, которые отыгрываются старательно и порой забавно. Вообще «фоменки», как всегда, органичны и милы, но ничего сколько-нибудь свежего, неожиданного в их игре нет. Напротив, все более чем привычно, все знакомо до мелочей. Все тот же набор своеобразных интонаций звучит в высоких ломких голосах двойняшек Кутеповых, по-прежнему зеркально похожих, хотя здесь они играют не близнецов и не маму с дочкой, но совершенно разных женщин; ни один новый жест не поколебал тонкого изящества Галины Тюниной, до автоматизма отработано юношеское обаяние Кирилла Пирогова, как всегда элегантно язвителен Карэн Бадалов… и так далее по списку. А хуже всего то, что артисты не справляются с изображением сильных эмоций и сложных психологических поворотов, которых требует драма Горького. Этот недостаток особенно очевиден в крохотном зале, отменяющем дистанцию между сценой и зрителем, так что до актерского «холодного носа» можно буквально дотронуться рукой.

Ностальгический вздох

Мы полюбили «фоменок», еще когда они учились в ГИТИСе, причем делать скидки на нежный возраст отнюдь не приходилось: уже на втором-третьем курсе студенты демонстрировали не только естественное обаяние молодости и счастливый азарт игры, но уверенное мастерство, которому могли бы позавидовать и опытные профессионалы. Восторженную реакцию Москвы подтвердили зарубежные авторитеты: «Владимир III степени» (постановка Сергея Женовача) заслужил главный приз Международного фестиваля студенческих спектаклей, а дипломная работа мастерской, «Волки и овцы» (постановка Петра Фоменко), получила Гран-при уже на «взрослом» фестивале в Торуни (Польша).
Понятно, что «фоменки» не захотели расставаться и в 1993 году перешли на положение театра, сохранив студенческое название «Мастерская Фоменко». И хотя первые его спектакли, поставленные «подмастерьем» Евгением Каменьковичем — «Как важно быть серьезным» и «Двенадцатая ночь», — не стали крупными театральными событиями, в них сохранялись «фирменные» свойства коллектива: блистательная легкость, заразительный азарт игры, неотразимая элегантность, артистизм и победительная сила молодых, нерастраченных дарований. Все это увлекало тем сильней, что общий фон выглядел уныло.

Дорога в никуда

Поиски новой манеры ознаменовались у «фоменок» спектаклем «Таня-Таня» по пьесе студентки Литинститута Оли Мухиной: эдакая «детская», наивно-претенциозная игра в постмодернизм, начатая выпускником мастерской Андреем Приходько и законченная Мастером; слишком много претерпевший от разных запретителей, он не стал закрывать работу ученика, но больше таких экспериментов на своей сцене не допускал. Следом появился добросовестный «Месяц в деревне» Сергея Женовача, впервые потребовавший от артистов подлинного драматизма, умения «переживать», изображать сложные, переломные состояния и впервые обнаруживший те недостатки, которые теперь так отчетливо выявились в «Варварах». Затем, в «Чичикове», которого поставил сам Петр Наумович, «фоменки» заговорили вдруг языком проповеди, пусть разбавленной юмором и всегдашней театральностью. Но если игра в театр была по обыкновению хороша, то проповеднический пафос вышел, увы, неубедительным. Засим наступила пауза, оправдываемая ремонтом полученного наконец помещения и вообще нехваткой денег. Но за материальными причинами явственно проступала растерянность: что делать, куда плыть?

Скорбное бесчувствие

Отсутствие драматической напряженности и идейного накала характерно для всего современного искусства, отдавшего на откуп масскульту и высокий пафос, и мужественную героику, и вечную любовь, а себе оставившего умные, изощренные, «элитарные» культурные игры, по большей части сугубо ироничные, но иногда проникнутые «скорбным бесчувствием». Можно искать объяснений в теории эстетики, как то делает Михаил Ямпольский (см. статью «Безразличие как принцип существования», «Эксперт» № 48 за 1999 год), а можно просто сказать, что все мысли и страсти себя исчерпали. Как бы то ни было, театру сложнее прочих избавиться от живой эмоциональности, ибо он занимает промежуточное положение. Будучи искусством по определению немассовым (поскольку не тиражируем), он, однако, не может гордо сказать зрителям: «Подите прочь! Какое дело…» К тому же материалом здесь является живой человек, актер, которым нельзя играть, как словами или художественными объектами: напротив, он сам хочет играть; при этом театральный репертуар непредставим без классики, и если интерпретаторы не хотят (а «фоменки» не хотят) ее травестировать, то должны «проживать».
Есть, правда, третий вариант: представлять комедию, которая отлично может обойтись веселым азартом игры, стихией легкомысленного лицедейства в лучшем смысле этого слова. Что «фоменки» и делали в первых своих спектаклях; за что мы их и любили. Но театр, как любой живой организм, должен развиваться. И если наши любимцы остановились в развитии, это не вина их, а беда. Общая беда сегодняшнего искусства, оцепенело уставившегося в пустоту бесчувствия. 

Виды на будущее

А тем временем по театральной Москве, мгновенно замечающей все достойное внимания, расползается слух: в ГИТИСе дают та-акую «Аркадию»! Постановка пьесы Тома Стоппарда, в прошлом году осуществленная Евгением Каменьковичем на втором курсе мастерской Фоменко, имеет скромное обозначение «текстовый тренинг», но на самом деле это полноценный спектакль с отличными актерскими работами, которые поражают зрелым мастерством. Одно плохо: в нем не увидишь любви, которую сам Стоппард считает главным содержанием своей пьесы. Очень хотелось бы списать эту недостачу на юные лета исполнителей, однако судьба старших «фоменок» мешает предаться упованьям. В том-то и проблема, что за ранним мастерством отнюдь не следует быстрое созревание чувств; в том и драма, что сегодня искусство очень много знает и умеет, но очень мало может.