Женщины на грани красного цвета

«Мастерская П. Фоменко» наконец-то после долгих мытарств по чужим квартирам обрела собственный кров. Бывший кинотеатр «Киев» на Кутузовском проспекте обновили премьерой горьковских «Варваров» в постановке Евгения Каменьковича.
Года три назад модный Дом «Нина Риччи» представил миру коллекцию одежды, в которой доминировал красный цвет, объяснив свои пристрастия тем, что это цвет революции и огня, и самый эротичный из цветов. В финале фоменковских «Варваров» все дамы выходят в красном. Что это означает? Не буквальное же подтверждение слов Надежды Монаховой: «Самый важный, самый внушительный цвет — красный. В красном королевы ходят и разные аристократки…»?
В «Варварах» — куча пудов любви, почти как у Чехова. И любит тут каждый кого-то не того и почти каждый фатально нелюбим. Страсть (возникает ряд: любовь, революция, пожар) буквально растворена в воздухе. Но это скорее полулюбовь или даже нелюбовь.
В определенном смысле «Варвары» — этапный для театра спектакль: играется в собственном доме и в условиях расширенной труппы. У молодняка, взятого из недр фоменковской школы нового созыва, явно другая группа крови, отличная от той, что течет в жилах «основоположников». Новобранцам отданы все роли третьего и последующих планов. Назначение вверенных им персонажей остается за редким исключением неясным. Возможно, со временем стерпится-слюбится и инородным никто казаться не будет, но это в лучшем случае.
Сергей Тарамаев, покинувший Театр на Малой Бронной, в роли Черкуна беспроблемно вошел в пространство небольшой фоменковской труппы и чужаком не смотрится. Впрочем, это уже не первое его появление в спектакле мастерской, но впервые не ввод. На роль дворянки-домовладелицы Богаевской позвали со стороны Людмилу Аринину — актрису взрослую, каковые отродясь в некогда юную труппу не входили. Возрастные роли прежде играла молодежь. Данных инъекций, похоже, не избежать. Должен был рано или поздно наступить такой момент. Любому театру требуется свежая кровь.
Новые люди у Горького, а это инженеры, приезжают в городишко с милым провинциальным названием Верхополье. Историко-драматургическая данность такова: все зло от них, ведь именно они, подобно саранче, появились тут, чтобы изгадить патриархальную, скромную жизнь. На деле же, разрушение, которое инженеры якобы приносят в этот чертов угол, — всего лишь миф. Люди эти не страшны, напротив, милые, вполне безобидные и уж никак не хищники, не варвары — куда уж им. 
Некогда нас учили: выбились на первый план Анна — нелюбимая жена Черкуна и нелюбимый Монаховой Доктор, зазвучали их роли трагически, затмили собою Монахову, — считай, пропало, сделан непростительный перевертыш, спектакль даст крен. А. Блок и вовсе называл Монахову истинной героиней пьесы, за неимением в оной героя. С героями и впрямь плоховато. И все же в спектакле Е. Каменьковича героиней можно считать страдалицу Анну. Она, подобно унтер-офицерской вдове, сама себя высечет, назовется обыкновенным, скучным человеком. Мы же позволим себе с этим не согласиться, и вовсе не оттого, что ныне в цене уверенность в собственных силах и саморекламе, а оттого, что Анна у Полины Кутеповой по сути-то самый приятный тут человек. Она добра и жертвенна, хороша собой, способна любить, к тому же реально смотрит на жизнь. От нее не веет холодом. Немало, не так ли? Все чаще нас сегодня прельщают стабильность и предсказуемость в противовес стихийности и неизвестности поступков окружающих. Да и потом, кто здесь, собственно, не скучен и не скучает? Скучно женам, мужьям и так, одиноким личностям. Монахова у Галины Тюниной — яркая, чувственная женщина. Она пребывает в перманентном поиске героя, а вокруг отнюдь не те господа, которые соответствовали бы этому статусу. Лидия Ксении Кутеповой также погружена в грезы и поиск некоего идеального мужчины. Монахова, конечно, странная, непредсказуемая и этим пугает окружающих. Но и Лидия полна загадок, правда, иного свойства: кто она, собственно, такая, каковы истоки ее маеты, да и в прошлом ее много неясного. Бесспорно одно: такая женщина могла бы найти себя не в любви, а допустим, в борьбе за правое дело. Она не застрелится, подобно Монаховой, из-за несостоявшейся любви. Вот и получается, что жертвенна здесь только Анна.
Вряд ли можно назвать решающими в данном спектакле отношения Черкуна и Надежды, Черкуна и Лидии. Важнее иная горизонталь: Черкун — Анна. Впрочем, тут много пар, взаимоперекрывающих друг друга, и почти все женщины на грани нервного срыва. В спектакле возникают зоны, когда вдруг выходят два-три персонажа, заговаривают, к ним присоединяется еще кто-нибудь, и рождается самое ценное на театре — плетение чувств, не фальшивых, а подлинных. Таких моментов в «Варварах» несколько. А правда чувств в нашем театре ныне редка.
Самой неудачной можно назвать сцену перешептывания Черкуна с Надеждой, которая в итоге приведет героев к поцелую. Она совсем не решена: сидят двое голова к голове, словно малые дети вдали от родительских глаз шушукаются о своих наивных секретах. Последующей бури такая сцена сулить не может по определению. 
Черкун подобно чеховскому Платонову, как магнит притягивает наидостойнейших женщин. Плох он или хорош, даже неважно. Кого тут, собственно, еще можно полюбить, кроме него? Хотя приятен, вопреки воле драматурга, оказался акцизный надзиратель Андрей Казаков. Бог с ней, с брутальностью натуры, зато человек перед нами преданный и верный.
Текст Горького прозвучал у фоменок неожиданно смешно. Но вот о чем, собственно, спектакль? — этот вопрос звучал из многих уст. К счастью, не о наезде капитализма на патриархальную Русь. На дворе не 1905 год. «Варвары» Каменьковича — о природе человеческих чувств. Все сходится: красное платье — эмблема любви.