Жестокие игры

Шоу назвал свою пьесу «Фантазией в русском стиле на английские темы», а критики считают ее самой чеховской в наследии злоязычного английского классика. Наверное, потому, что здесь в точности как у Чехова люди обедают, пьют чай и флиртуют, бесконечно острят и заигрываются разного рода играми, а в это время разбиваются их жизни. Пьеса многословна до ужаса, что ни фраза, то едкий афоризм, при этом главное, важнейшее для автора содержание загнано глубоко внутрь, в подтекст, который, как легко догадается любой театрал, как раз и роднит эту вещь с чеховскими пьесами. Особенно с «Вишневым садом», где тоже речь идет о крахе цивилизации. Дом старого капитана Шотовера (Карэн Бадалов), напоминающий старинный корабль, похоже, самое нелепое место на земле. Двери тут всегда открыты, и каждому входящему, не спрашивая его имени и цели визита, предлагают комнату для гостей, чай и бутерброды вместо обеда. Именно здесь странное сборище блестящих чудаков и клоунов, именующее себя английской знатью, ожидает конца света (действие происходит во время Первой мировой войны, когда пик бомбардировок достиг своего предела). Не просто ожидает, но как-то даже и притягивает, подгоняет этот конец, испытывая тот самый гибельный восторг, который давно уже считается основной принадлежностью русского стиля.

Как сценограф Владимир Максимов умудрился в тесном маленьком зальчике выстроить двухэтажный дом-корабль, не знаю, но он это сделал. В угол, обрамленный стульями для зрителей, загнаны устрашающих размеров деревянная резная фигура на носу, штурвал, с помощью которого на капитанский мостик поднимается столик с напитками, стеклянные двери, ведущие в сад, а пол «корабля» завален пробками от винных бутылок. Дамы, ковыляющие по этому пространству на каблуках, напоминают пассажиров, теряющих равновесие на палубе плывущего к своей гибели «Титаника». Дамы, как всегда в этом театре, прелестны. Полина Кутепова (младшая дочь капитана Шотовера, походя сводящая с ума всех встречных мужчин) и Наталия Курдюбова (старшая дочь, заводила всех этих странных игр с разбитыми сердцами) — несомненное украшение «Дома», его центр притяжения. Режиссер Евгений Каменькович, убрав все словесные излишества многословного классика, поставил, в сущности, хороший спектакль, только пока еще по-настоящему не сыгранный. В нем есть изящество и легкость, но нет драматизма. Актеры «Мастерской» справились с лавиной едких острот, а до того, что скрыто в подтексте, еще не добрались. Ну вот, может быть, Кутепова чуть-чуть уже приближается к тому, что в режиссерской разработке спектакля несомненно заложено: к бесшабашной готовности погибнуть, потому что жить отчаянно скучно и незачем. Но и она пока держится за уже привычное — до невозможности очаровательное свое кокетство и редкостное обаяние. 

О том, что Каменькович знал, что делал, говорит финал. Обитатели дома дозвались наконец кары небесной. Она пришла под видом воздушного налета. И со страшным скрипом едва не падает на отшатнувшуюся в испуге публику массивная резная фигура. Два самых нелепых обитателя дома при этом погибли, а уцелевшие продолжают ждать: «Какое замечательное ощущение! Может быть, они завтра опять прилетят».