Сколько волосу ни виться

В «Мастерской Петра Фоменко» Евгений Каменькович поставил роман Михаила Шишкина «Венерин волос», признанный «национальным бестселлером». Если задуматься, талантливый роман Шишкина тот еще бестселлер вязкий, топкий, сложносочиненный, но артисты «Мастерской» в нем не увязли. Они скорее растворились в нем.

Русский писатель Шишкин живет сейчас в Швейцарии. Там, в прекрасном чужеземье, он сочиняет прозу. Эмигрантскую во всех смыслах этого скорее ласкающего, чем раздражающего наше ухо эпитета. Россия видится на расстоянии примерно так же, как и вблизи, зябкой, немытой, неухоженной. Юдолью скорбей и страданий. В ней до неприличия часто идет снег. Земной юдоли противопоставлен земной рай. Он находится в Швейцарии, и туда, понятное дело, пускают не всех. Из вознесенного над юдолью далека земные страсти, страдания, надежды, мечты кажутся автору сплетенными в единый клубок. Так же как переплетены — не распутать сюжетные линии его романа. Артисты «Мастерской» вместе с дотошным режиссером Каменьковичем клубок распутывают. Стараются сделать сложное простым. Из туманной модернистской прозы творят легкий, ясный, по-хорошему незатейливый спектакль о любви. Человека к человеку. Всех живых к жизни. Всех пишущих к слову. Всех вспоминающих к воспоминаниям. Спектакль называется «Самое важное». Вот-вот. Куда ни кинь взгляд — а действие романа перемещается из Рима в Цюрих, из Цюриха в Россию, из России в Древнюю Грецию, — везде обнаружишь «венерин волос». Так-то.

В романе Шишкина — как в музее. Здесь из одной эпохи переносишься в другую с такой же легкостью, с какой переходишь из зала египетских древностей в зал средневековой миниатюры. Пространство спектакля — это тоже пространство музея. И вот посреди гипсовых скульптур скользит в войлочных тапочках по отполированному полу школьная училка Гальпетра (Ксения Кутепова), вечно простуженная, гундосящая, с большой отвисшей грудью, в неизменном мохеровом берете. А вслед за ней скользят другие персонажи романа. Ученики, туристы, гиды, страждущие земного рая горе-эмигранты (каждый их рассказ тянет на роман). Певица Изабелла (Мадлен Джабраилова) скользит со всеми своими домочадцами, любовниками, поклонниками. Она жила долго. И долго вела дневник. Царь Кир и его войско… Они жили давно. Впрочем, что такое «долго» и «давно» с точки зрения вечности? Память писателя, как океан из «Соляриса», материализует ушедших людей и давно минувшие события. Времена окликают друг друга. Где там эллины, где иудеи, где европейцы, где мы с вами — не разберешь. Герои выныривают из океана вечности, чтобы опять погрузиться в его пучину. Их в романе не очень-то жаль. В сущности, не в них ведь дело. «Венерин волос» буквально пронизывают христианские мотивы, но явленное в нем мирочувствование язык не поворачивается назвать христианским. Автор романа верит, кажется, не в бессмертие души, а скорее в вечность чувств — любви, ревности, жажды признания, воли к власти. Мы лишь проводники этих вечных чувств.

В спектакле «Мастерской» проводники обретают плоть и кровь. Тут не персонажи — артисты бродят в поисках автора. А автор, по счастью, рядом. Он принял облик толмача, работающего в швейцарской иммиграционной службе. Приходите к нему со своим рассказом — он вас зафиксирует и сохранит для истории. Толмача-автора играет сухой, поджарый Иван Верховых. Он играет сухо. Почти без эмоций. Он ведь наблюдатель, обитатель чужеземья. Все остальные играют с обычным упоением от самой возможности играть. Тут Ксения Кутепова обнаружила в себе вдруг неожиданную характерность. Рустэм Юскаев явил обычную свою органичную барственность. Михаил Крылов еще раз очаровательно притворился юношей, который так и не перестал быть подростком. У каждого из них много ролей — то один из океана вечности выскочил, то другой. Мадлен Джабраилова играет одну роль, но тоже меняется от сцены к сцене — ребенок, подросток, девушка, женщина, дама. Так здорово принимать разные обличья. Так здорово следовать изумительному стилизаторскому дару переимчивого Шишкина. В стилизаторстве ведь тоже есть театральное начало, не правда ли? Именно этот дух вечного преображения, перепадов из такой эпохи в эдакую, из такого жанра в иной артисты Фоменко передают как никто озорно и талантливо. Спектакль идет долго — четыре часа, а они все никак не могут наиграться. В сущности, они согласны с автором — это люди умирают. Персонажи живут. Их не поглотит океан забвения. Он поглотит других. Тех, о ком не написали. Тех, кого не сыграли. И их очень жаль. Но о них на спектакле «Мастерской» как-то и не думаешь.