Певица и толмач

В Мастерской Петра Фоменко прошла премьера спектакля «Самое важное» по роману Михаила Шишкина «Венерин волос». Инсценировка и постановка Евгения Каменьковича.

Чем хороши «фоменки» и чем отличается их Мастерская от большинства московских театров, так это тем, что даже неудачи здесь смотришь с удовольствием. Потому что, во- первых, это не неудачи вообще, а неудачи на фоне других — превосходных — работ. Во-вторых, это все равно — театр, а не «поиски театра», чем занимаются сейчас, кажется, все: и отнесенные к разряду консерваторов, и числящие себя в очередных нонконформистах. Чего стоил недавний диалог Юлии Рутберг и Эдуарда Боякова в программе «Культурная революция», в котором одна спорящая сторона на восходящих тонах и с нескончаемым придыханием повторяла тезис о святом предназначении театра, другая — призывала на сценические подмостки новые и только новые силы возрастом не старше 25- ти и чтобы эти новые — ни-ни — даже не думали оборачиваться на то, что было наработано до них, иначе театру точно придет конец!

Фоменко, его актеры и режиссеры никогда ничего не разрушали, тем более до основанья, никаких лозунгов не провозглашали, никаким модернизмом удивить не стремились, но отчего-то каждая их работа созвучна сегодняшнему дню, будь это Островский и Толстой или Вахтин и Шишкин. 

Другое дело, что есть какие-то «но», которые не обойти даже превосходной игрой и тонкой режиссурой. А может, как раз в том и дело, что стиль Каменьковича — тончайшая вязь, когда на каждую минуту сценического действия приходится масса нюансов — в интонациях, движениях, жестах, взглядах. Это было превосходно в «Двенадцатой ночи» Шекспира, где текст драматурга и стиль режиссера словно бы ждали друг друга бог знает сколько веков, чтобы в результате возник шедевр. Но в «Самом важном» все иначе.

Михаил Шишкин — наш современник, русский, живущий в Швейцарии, но от России не отрывающийся и за Россию болеющий. Его тексты — все будто монологи от первого лица разных людей с абсолютно точной пропиской во времени и месте, то есть в нашей стране, в наше время. Они правдивы и натуралистичны, будто записанные на диктофон откровения реальных персонажей. В романе «Венерин волос», по которому сделана пьеса, рассказана сотня историй, для инсценировки выбрано всего несколько. «Шампур», на который эти истории нанизаны, — допрос людей, которые каким-то образом попали в Швейцарию и решили навсегда в ней остаться. Задается вопрос — почему? Ответы в разных фразировках, но с одинаковым смыслом: на родине очень страшно жить. Потому что в борьбе за выживание люди стали похожи на зверей. Потому что был Афган и остается Чечня. Потому что в армии — дедовщина, а на гражданке — смещение всех понятий и ценностей. Допросы ведет тоже наш, русский, — Толмач. Его монологи перемежаются вымышленными дневниками реально жившей — и прожившей в буквальном смысле целый век — певицы Изабеллы Юрьевой. Здесь тоже все жестко, образно и больно. И вот эта-то жесткость с ажурной вязью режиссуры Каменьковича стыкуется плохо.

Впрочем, вообще переносим ли на сцену роман Шишкина? Чем-то он близок жанру документальной прозы, основоположником и мастером которой стала Светлана Алексиевич. Да, там истории реальные, здесь — максимально приближенные к реальности, а по стилю изложения — будто расшифрованные и специально не «причесанные» документальные записи. Книги Алексиевич потрясают, но их театральные инсценировки не выдерживают критики. То же, видимо, с «Венериным волосом». Оттого лучшее в спектакле — история певицы. Она подернута флером времени и находится уже как бы над реальностью, ее можно придумывать сценически, как хочешь. «Лицом к лицу лица не увидать┘». О происходившем почти век назад, даже самом кровавом, рассказывать все равно легче, чем об убитом на чеченской войне прапорщике с распоротым животом и вывороченными кишками. К тому же проза Шишкина в «дневниковой» части романа самая качественная: режиссеру есть что ставить, актерам есть что играть.

Сначала то, что было до революции и Первой мировой войны: семья русских интеллигентов в южном городе Ростове. Все умные, добрые, порядочные, несмотря на то, что у папы (Рустэм Юскаев) есть любовь на стороне и мама (Полина Кутепова) из-за этого в постоянном внутреннем надломе. Но ничто не сказывается на их любви к детям (Галина Кашковская, Томас Моцкус и Мадлен Джабраилова). Младшая Изабелла — и есть будущая известная певица. Но пока она учится в гимназии, дружит с одноклассницами, влюбляется в приятелей брата, ходит на каток и в кинематограф. Потом начинается война, на которой погибает ее возлюбленный. Потом — революция, голод, разруха, погибает брат Саша, махновцы насилуют подругу Талу (Ксения Кутепова). Жизнь становится все ужасней. Но Изабелла молода и прекрасна, у нее талант, она выступает на сцене, уезжает в Москву, за ней ходят толпы поклонников. Кончится все равно все плохо. Певица лишится ребенка и мужа, постареет, слава ее пройдет, она умрет безумной и немощной в сто лет, и Толмач будет разбирать ее случайно попавшие к нему дневники.

Все актеры в спектакле играют по нескольку ролей, кроме Ивана Верховых (Толмач) и Мадлен Джабраиловой (Изабелла). Джабраилова обычно — вторая за примадоннами, а тут она сама примадонна, да какая! Все прожитые на сцене возрасты — от веселой девчушки до пожилой гранд-дамы — решены без смены грима, только на пластике, на поведенческом уровне. А как она играет любовь: то к погибшему на войне мальчику Алеше, то к заехавшему на гастроли премьеру, то к бросившему ее Сергею, то к мужу, которого не сумела удержать! Другая любовная линия, уже из наших дней — Толмача и его жены Изольды, которая после каждой семейной ссоры пишет на компьютере письма Тристану, своему погибшему любовнику, жалуясь на мужа, — наверное, могла бы тронуть, если бы была сыграна не так вяло.

Ну а из сценографии Владимира Максимова самое лучшее — пол- каток, по которому скользят то туристы в специальных тапочках в «музеях» Рима и Останкина, то юные гимназисты и гимназистки. Не подозревающие, что их ждет впереди.