Игра в игру

Новый спектакль Евгения Каменьковича построен на контрастах. В пространстве небольшого зала Мастерской П. Н. Фоменко то и дело сталкиваются свет и тени, радужные сны и мучительные воспоминания, забавные курьезы и грубые выходки. Меняются герои, эпохи, страны. Из современной Швейцарии действие легко перепрыгивает в предреволюционную Россию, из Древней Греции — в Чеченские ущелья, из Советского Крыма — в капиталистический Рим. Этюды и импровизации по роману Михаила Шишкина «Венерин волос» складываются в повествование о жизни и ее неизменном театральном начале.

Множество персонажей спектакля сочиняют и разыгрывают наброски разных судеб. Прерывают истории на самом интересном месте, другие подхватывают с середины, возвращают время невпопад. Разобраться в этой круговерти и путанице пытается Толмач. Иван Верховых, в полном соответствии с названием профессии своего героя, играет не переводчика, а толкователя судеб и происшествий, интерпретатора собственных снов, писем (чужих и своих) и разрозненных дневниковых заметок. Иногда он непосредственно участвует в действии, — например, когда помогает беженцам из России доходчиво рассказать швейцарским чиновникам о невыносимой прежней жизни и выпросить вид на жительство. Или когда пытается вникнуть в перипетии собственной жизни. Но чаще Толмач отстраненно комментирует происходящее. Смотрит на мелькающие перед ним сценки глазами режиссера, задумчиво принимающего самостоятельные работы артистов.

Наиболее занимательные спектакли разыгрывались в детстве. Ватага шалунов цепляла на спину неуклюжей учительнице ее карикатурный портрет. Училка к ним спиной — все хохочут. Обернулась — класс замер. Зато зрителям видна причина бурного веселья. Ксения Кутепова тонко передает двойственные состояния Гальпетры — Галины Петровны. Эта смешная и трогательная тетка в бесформенном одеянии по-матерински любит своих бестолковых пионеров, но вынуждена изображать перед ними строгого цербера.

Играть чужую роль порой гораздо выгоднее, чем быть самим собой.

Возможно, так легче приблизиться к смыслу стремительных дней. Или, напротив, отстраниться от самого важного. Четырехчасовое представление путает волнующие вопросы и необязательные ответы. Меняет местами маски и подлинные лица, переживания и клоунские выходки, заведомый вздор и искренние признания. В этой путанице — нерв, пульс, тревога и обаяние естественной игры и подлинной жизни.

Толмач, деловито распоряжаясь действием, поворачивает узкий красный стол, похожий одновременно и на часовую стрелку, и на шлагбаум (художник Владимир Максимов). Пытается разгородить ворох фантазий и впечатлений. И тогда происходящее кажется нескончаемой репетицией нескольких спектаклей одновременно. Разные варианты схожих ситуаций можно повторить в юности и в зрелости, в далекой стране и в собственном воображении. От начала до конца в спектакле прослеживается только история певицы Изабеллы. Да и та отражается во множестве осколков других биографий. Мадлен Джабраилова увлекательно ведет игру про игру. Играет неумело взрослеющую пылкую девочку. Играет первую любовь, первый флирт, удачное замужество, карьерный взлет. Но в самоуверенной примадонне видна ранимая певунья, в благополучной даме — страдающая женщина. А совсем рядом, в соседних эпизодах — в других эпохах и в других странах — живут Изольда современного мегаполиса (Галина Кашковская) и прибрежная Царевна-Лягушка (Полина Кутепова). Одна всегда несчастна, потому что давно разуверилась в мечтах и надеждах. Другая вечно счастлива, потому как пребывает только в иллюзиях. На светлое лицо и рыжие локоны Полины Кутеповой падают капельки света. Царевна-лягушка — ожившая греза — тихо признается Толмачу в милых пустяках и в Самом Важном.

О том, как много значит иллюзия в жизни, когда-то ответила знаменитая пьеса Николая Евреинова «Самое главное». Евгений Каменькович не случайно перефразировал культовое театральное название, захватывающе рассказав о том же самом совершенно на другом материале.