Укол счастьем

Под занавес сезона театр “Мастерская П. Фоменко” выпустил премьеру – шекспировскую комедию “Сон в летнюю ночь” в режиссуре мастера изящных спектаклей Ивана Поповски. Постановки одного из самых талантливых учеников Петра Наумовича Фоменко, как это ни странно, всегда меньше всего напоминали фоменковскую школу. На этот раз Поповски сочинил действо, где отчетливо проступает фирменный почерк учителя.

За последние десять-двенадцать лет на столичных сценах появлялись самые разные и причудливые “Сны”. Достаточно привести как пример африканский вариант Нины Чусовой (пляски дикарей, пестрые лианы, обнаженные торсы героев-папуасов). Или же – противоположность чусовской хулиганской трактовке – постановка Джона Ноймайера в Большом театре, которая хотя и утратила по сравнению с первоисточником изрядную часть своего содержания, но полнилась атмосферой томительных сновидений и любовного угара. Из недавних громких “Снов” стоит, конечно, вспомнить версию Кирилла Серебренникова. В его жестком, колючем спектакле, погружающем зрителя в область бессознательного, текст Шекспира разбавлен отрывками из “Укрощения строптивой” и фантазиями драматурга Валерия Печейкина (диалоги героев на кушетке психоаналитика).

Попытка осмысления мотива сна в каждый конкретный отрезок времени толкает режиссеров разных эпох на неожиданные интерпретации шекспировской пьесы; запускает механизм “наращивания смыслов” или же наоборот: вынуждает отказываться от привычного, упраздняя оригинальный текст. Но Поповски сознательно, как мне кажется, обходит стороной необходимость поиска смыслов “Сна в летнюю ночь”, отказывается смотреть на пьесу сквозь призму дня сегодняшнего. Его прельщают очевидные непреходящие вещи: поэтичность, музыкальность и красота феерии, где сочетаются и юмор, и быт, и легенда. И конечно – любовь. Великий Питер Брук – создатель самой знаменитой в XX веке интерпретации “Сна” – писал: “Главное, постоянно повторяющееся слово в “Сне” – любовь. Все подчинено ему, даже ее музыка. Это свойство пьесы требует от исполнителей способности создать атмосферу любви во время самого представления, с тем, чтобы отвлеченное понятие – слово “любовь” (само по себе – чистая абстракция) стало осязаемым”. Именно такая атмосфера и рождается талантом актеров Мастерской Фоменко. Ведь шекспировский “Сон в летнюю ночь” – это, действительно, чистый, незамутненный праздник искусства театра. Занятые в постановке исполнители просто купаются в шекспировском тексте, разбрызгивают его в зал так, как умеют это делать только они.

Пожалуй, ни одна версия шекспировского “Сна в летнюю ночь” в европейском театре, включая спектакль Робера Лепажа на сцене Национального театра в Лондоне, не сыграла такой роли в истории театра, как знаковая постановка “Сна” Питером Бруком в далеком 1970 году. “Чудеса” Шекспира режиссер обнаружил там, где зритель воспринимал их без усмешки, то есть в цирке. Это была театральная феерия с прыжками и кульбитами: феи летали на лестницах и трапециях, Пэк появлялся в клоунском наряде, ремесленники были одеты в современные, чуть стилизованные костюмы, а роли Тезея и Ипполиты впервые за всю историю инсценировки пьесы исполняли те же актеры, что и Оберон с Титанией.

Иван Поповски отчасти следует за Бруком. Его “Сон” тоже наполнен акробатическими номерами: пролетами влюбленных на струящихся отрезках ткани, закрепленных под колосниками, всевозможными забавными фигурами из переплетающихся тел, когда, например, четверо ошалевших любовников становятся вдруг единым целым: они запутываются не только в чувствах, но и в собственных телах (хореограф Олег Глушков).

В первой сцене, которая открывается объявлением о свадьбе герцога Тезея и царицы амазонок Ипполиты, все персонажи предстают на котурнах внушительной высоты и, естественно, декламируют шекспировский текст, как и подобает актерам высокого стиля. Они в белых торжественных одеждах, пышных воротниках, мужчины в древнегреческих накидках, герцог с невестой в золотых лавровых венках. В своей вычурности, манерности в жестах и интонациях, подчеркнутой благовоспитанности они больше напоминают ожившие статуи, чем нормальных людей. Но вот уже Гермия, словно желая освободиться от навязываемого ей трагического будущего (“Тебя ждет смерть – или навеки отреченье от общества мужского”), сбрасывает один котурн и ловко маневрирует на оставшемся. Вслед за ней то же самое проделывает и ее возлюбленный Лисандр.

Интересно наблюдать за тем, как влюбленные пары по мере развития фантастических событий постепенно расстаются с лишними нарядами. Ближе в развязке – к рассвету и пробуждению после сна-морока – кто-то оказывается босиком, кто-то одном носке и без верхних одежд; взъерошенные, растрепанные, ошалевшие. В волшебную ночь случаются метаморфозы: несмотря на вмешательство мистических сил в жизнь людей, в последних пробуждается что-то настоящее, истинное, во многом животное (так Гермия в порыве ревности к Елене превращается в дикую разъяренную кошку). Сцены ночной погони и кутерьмы сыграны громко и неистово, герои оказываются то в партере, то на балконе, чуть ли не на головах у изрядно веселящихся зрителей.

Как ни в одном спектакле Мастерской последнего времени, в “Сне в летнюю ночь” сложился потрясающий ансамбль из разных поколений “фоменок”. Но “старики” здесь благодушно уступают первые роли молодым. Царственный, величественный (как по роли, так и по способу сценического существования в спектакле) Карэн Бадалов и почти кроткая, непривычно тихая в эмоциях Галина Тюнина исполняют двойные роли: Тезей – Ипполита, Оберон – Титания (как и у Брука). И персонажи Бадалова и Тюниной, и непосредственно сами актеры становятся благосклонными наблюдателями за новоиспеченными “фоменками”, которые играют здесь четверку влюбленных. Они как будто призывают: “Да, да, покажите, как вы справитесь! Чему научились?” Недаром у Тезея-Оберона в руках оказывается театральный бинокль-лорнет. Влюбленных играют: Серафима Огарева (Гермия), Александр Мичков (Лисандр), Ирина Горбачева (Елена) и Юрий Буторин (Деметрий). Они замечательно демонстрируют владение фоменковской интонацией: чувствуют музыку каждого слова и воплощают на сцене то, что много лет принято соотносить со школой Фоменко, – “легкое дыхание” (лучше, увы, наверное, уже и не скажешь). Но, конечно, не так все серьезно: школа, ученики, последователи… В спектакле “старики” иронизируют над собой, над умением обращаться с текстом, утрируя собственные фирменные интонации. Чего стоит шестерка колоритных ремесленников: Андрей Казаков, Рустэм Юскаев, Кирилл Пирогов, Никита Тюнин, Олег Нирян и Степан Пьянков. По сюжету пьесы ремесленники готовят любительский спектакль с романтическим сюжетом – “прегорестную комедию” о Пираме и Фисбе, чтобы показать на свадьбе Герцога. Принято считать, что сцена с разыгрыванием народного театра внутри спектакля призвана высмеивать буквоедство в искусстве. Конечно, это так! И текст Шекспира в исполнении актеров Мастерской, спустя более, чем 400 лет, звучит не просто смешно, а смешно до слез. Дурачиться у них получается на славу, изображая актеров-любителей, всеми силами пытающихся помочь зрителю понять, что же все-таки происходит у них в пьесе. Актеры виртуозно, при этом почти незаметно, корректируют и без того довольно облегченный вариант перевода шекспировской комедии, который отличается непривычными ритмами (автор перевода Осия Сорока), и выходит это невероятно забавно.

Но Поповски не был бы Поповски, если бы не создал идеально красивый мир. Правда, после “Алисы в Зазеркалье” в той же Мастерской, кстати, тоже с полетами и цирковыми трюками, а также многочисленными спец-эффектами, сценография “Сна в летнюю ночь” представляется почти что лаконичной. Шекспировский “Сон” у Поповски – это воздушный мир; мир струящейся ткани: легкой, а иногда практически невесомой и невидимой, принимающей любые формы и смыслы. Длинные отрезки ткани, свисающие с колосников, становятся то колоннами во дворце Герцога, то деревьями в волшебном лесу, то воздушными полотнами – чем-то вроде снарядов, на которых актеры выполняют упражнения воздушной акробатики: на них летают, в них запутываются. А полотно шириной во всю сцену вдруг начинает шевелиться, колыхаться и с помощью свиты царицы Эльфов превращается то ли в ожившую лесную поляну, то ли в ночное озеро с волнами (художник-постановщик указан в программке как П. О. П). Одна из самых завораживающих сцен в “Сне” Поповски – та, где в гамаке из тканей засыпает Титания, а ее убаюкивает воздушный квартет музыкантов: в сумерках выплывают на сцену четыре гигантские конструкции, похожие на светящиеся абажуры-кринолины, подвешенные под колосники, и звучит живая музыка.

Фоменки рассказывают историю о любви, безумии, о человеческих метаморфозах, передавая зрителю взрывную радость от своей игры. Такая постановка сегодня – почти что редкость. Кто-то скажет, что необходимо учитывать ситуацию “за окном”. Но приходилась ли к месту и ко времени в стране, где догорала гражданская война (голод, тиф, дефицит), скажем, ироничная, веселая, насмешливая, трогательная и карнавальная вахтанговская “Принцесса Турандот” 1922 года? Спектакль – спасательный круг, спектакль – надежда, спектакль, воспевавший театр.

Так и “Сон в летнюю ночь” в Мастерской – это укол настоящим зрительским счастьем, прививка от уныния.