Чижик-Пыжик, где ты?

В репертуаре «Мастерской Петра Фоменко» появился еще один экспериментальный спектакль — «Египетская марка» по повести Осипа Мандельштама. На суд зрителей вынесли постановку из серии внутритеатральных показов «Пробы и ошибки».

В самостоятельных работах «фоменки» начали упражняться десять лет назад. Из таких опытов выросли «Он был титулярный советник», «Как жаль…», «Носорог» и другие спектакли. Но даже башнесносный Ионеско — цветочки по сравнению с сюрреалистической повестью Мандельштама, сплошь срифмованной из метафор и аллюзий. Инсценировать ее было идеей самого Петра Наумовича. Смелая проба рисковала стать ошибкой. Читать «Египетскую марку» без подготовки — затея сомнительная. Прежде необходимо поинтересоваться, кто такой драгоман, чем отличается мадаполам от шевиота, и вспомнить, что визитка — не только карточка, но и вид сюртука. Это вовсе не повесть о каирском почтальоне. Заморский штемпель из заглавия — лишь иносказание, символ ненужности" С ни на что не годной маркой («при теперешних-то внешних сообщениях!») Мандельштам сравнивает своего героя — робкого интеллигента Парнока (Федор Малышев). Он все еще живет в Петербурге, хотя родной город уже давно стал неспокойным Петроградом, умудряется не заметить Февральскую революцию. И так бы и продолжал год от года преспокойно лысеть на концертах Скрябина, если не вдруг обрушившиеся неприятности. За недоплату в пять рублей портной Мервис (Дмитрий Смирнов) крадет у Парнока визитку и перепродает «беспозвоночную подругу» ротмистру Кржижановскому (Дмитрий Рудков). А тот еще и бесстыже забирает из прачечной рубашку главного героя по квитанции, найденной в кармане сюртука, и приглашает на свидание Ничего Не Подозревающую Даму (Роза Шмуклер), которой Парнок писал признания. Рядом с нахальным ротмистром «князь невезенья» бессилен, как и перед наступающей в грубых военных сапогах эпохой.
Впрочем, отыскать этот сюжет в поэтическом тексте Мандельштама, по крайней мере с первого раза, непросто. Зато на сцене «Мастерской» повесть оживает со всеми эстетскими вывихами: «анфиладами истории и музыки» и кариатидами Эрмитажа, которые обитают где-то среди маленьких картонных арок и ротонд, бесчисленных склянок, выстроившихся рядком вдоль сцены. «С детства он прикреплялся душой ко всему ненужному» — город Парнока выглядит очаровательной кучкой хлама. По игрушечному Петербургу бродит робкой танцующей птичьей походкой дрожащая фигурка Египетской марки. Сутулые плечи и вздернутые бровки — из развязного и беззаботного поэта Годунова-Чердынцева в набоковском «Даре» Федор Малышев прыгнул в роль беззащитного хилого интеллигента, «робкую концертную душонку».
До последней запятой декадентская, изможденная эстетством проза Мандельштама в постановке Дмитрия Рудкова приобретает здоровый румянец и юмор. Непонятное школьное прозвище главного героя жителями мифического Петербурга произносится как действительно обидное «японский городовой!»" а весь кафкианский кошмар разыгрывается под «Чижика-Пыжика». Спектакль получился не только поэтичным, но и музыкальным. «Соловушкой» Чайковского звучат сны Парнока, десятками колокольчиков отзывается явь: в мареве «петербургского инфлюэнцного бреда» отпевают невесть куда пропавшего «последнего египтянина».