Зачем мы здесь

Попробуйте назвать женщину Сикстинской капеллой (это комплимент), ну, будто бы в ней столько же оттенков, и она, эта женщина, ох, что она сделает… Ка-а-ак развернется, ка-а-ак посмотрится в зеркало. Сразу, первым делом, к зеркалу. Удостовериться: точно ли, Сикстинская? А вот насчет «капеллы» — это не чересчур? Нет, ну, ничего, ничего, и про оттенки, что ни говори, тонко. Как все-таки приятно иметь дело с порядочными мужчинами.

Александра, она же Саша, она же Шура, она же актриса Полина Кутепова, так и поступает. Отражение в зеркале поправляет причудливый локон, будто читает ее мысли. Ну в конце концов наши зеркальные отражения тоже люди, могут позволить себе какие-то вольности (вон и обняться норовят с «первоисточниками»!), не все же слепо повторять за нами…

Надо, впрочем, объяснить по порядку. На малой сцене «Мастерской Петра Фоменко» — премьера спектакля «Фантазии Фарятьева». Многие помнят эти «фантазии» по фильму Ильи Авербаха с Андреем Мироновым и Мариной Нееловой. Кто-то вспоминает, что первым, в семидесятых годах, чудесную пьесу Аллы Соколовой поставил Сергей Юрский. Но пьеса настолько живая и естественная для любых времен, что режиссер и педагог «фоменок» Вера Камышникова, к счастью, не пыталась специально делать текст актуальнее, чем он есть. Люди вот не летают, а спектакль летит под кадриль Щедрина из давней оперы «Не только любовь». Сюжетик-то житейский, а летит, легко играя множеством свежих придумок сценографов (тут нельзя забыть и художника-постановщика Марию Трегубову, и художника по свету Владислава Фролова). Гурманы театральные цокают: уж не Лепаж ли навеял — вон ведь сколько понакручено? Да нет, какой же тут Лепаж, думают другие вслух, тут все ж таки за чудесами актуальной театральной технологии не исчезает натуральный фоменковский вкус к слову и актерской игре…

Теперь можно и к зеркалу вернуться. Вдоль стены в квартире Саши распластано огромное овальное зеркало. Происходящее на сцене идеально отражается в нем — пока отражения не позволяют себе вольности. Но поначалу иллюзия зрителям кажется абсолютной. Потом выясняется: тут сплошные обманы зрения. Соскользнул халатик с плечика Саши, Полины Кутеповой, — приоткрылось и плечо ее двойника Эльвиры Сулеймановой. Пробежала ее сестра Люба, Вера Строкова, — синхронно несется в зазеркалье Анна Симакина. Обои в квартире их в веселенький цветочек: вдруг от стены отлепляется невидимая прежде мамаша двух сестер в халатике из таких же цветочков (Галина Кашковская). Кто тут чье отражение, люди управляют иллюзиями или иллюзии ими? Круговорот вопросов в природе вечный.

«Александра!» — вопит стоматолог Фарятьев. «Почему Александра, меня называют Шурой», — отвечает она ему. Но нет, он хочет — Александра! «Длинно очень, устанете», — предупреждает она. Нет, он не устанет! Он вроде бы не от мира сего, у него какая-то теория про побывавших на Земле пришельцев, он встретил ее у приятеля Бетхудова и он предлагает ей выйти за него немедленно замуж. Неотступно следящая мама, сестра, сумасшествие быта — от всего этого Саша-Шура готова хоть куда. Инопланетяне ее смущают, но за неимением лучшего… В последнюю минуту объявится Бетхудов, и Саша-Шура-Полина Кутепова выпорхнет, вот натурально улетит за ним в открывшуюся дверь. А что же Фарятьев (он же Рустэм Юскаев)? Ну что, страдает, уходит куда-то в себя. И не видит, не слышит юную Любу, хотя та клянется ему в любви.

Говорят, эта пьеса об отсутствии любви. Да нет же, тут как раз все безумно, безумно влюблены. Все на самом деле любят и слышат себя, и окружающее лишь оттого так несносно, что не соотносится с их ожиданиями. И все тут в итоге остаются в проигрыше. Выиграл, пожалуй, один Бетхудов, но он и не появился на сцене, и скорее всего как раз единственный, кто, видимо, никого и себя толком не любит. А что есть любовь, как и кого надо, не надо любить? Кто тут главный герой, а кто второстепенный? Где в их жизни границы чуда и пошлости? Опять круговорот вопросов — вечных. Квартира на ходу разбирается, меняет формы, углубляется, паркетный пол вздымается, герои уже почти что ползают по нему, крыши едут, каждый в любую минуту может скатиться, соскользнуть. Каждый цепляется за что-то, но не друг за друга. Инопланетяне, если они есть, молчат безучастно.

Режиссер Вера Камышникова говорит, что в пьесе Соколовой она обнаружила множество «космических черных дыр», неисчерпаемых для театральной игры и раздумий о сущности человека. Кстати, по большому счету очень любопытно перекликается с этой пьесой известный роман Эльфриды Елинек «Пианистка». Саша-Шура, напомню, в пьесе тоже учительница музыки, и в старом фильме про Фарятьева со своими учениками она обращается тоже довольно жестко. Хотя и не сравнить, конечно, с «пианисткой» Эрикой, в которой тонкости душевных конституций ушли скорее в область патологий. 

К чему это неявное сравнение? Только к тому, что в пьесе действительно проблемы очень человеческие — на все времена. «Фоменковский» спектакль из тех, к которым хочется вернуться. «Мы мучимся над мелкими, никому не нужными проблемами, мы тратим наши мысли и чувства впустую, мы от рождения смотрим себе под ноги, только под ноги. Помните, как с детства нас учат: „Смотри себе под ноги… “ Мы умираем, так ничего и не поняв: кто мы и зачем мы здесь»… Это вот тоже они, фарятьевские фантазии.