История подождет — сначала про корову

Уж сколько поколений театроведов и критиков сходятся в мнении, что спектакль «Братья и сестры», поставленный Львом Додиным по повести Федора Абрамова, есть самое совершенное и непревзойденное, что только знает советская и постсоветская сцена. Премьеру в театре Петра Фоменко по одноименной повести Бориса Вахтина можно назвать запоздалым эхом додинских «Братьев┘», долетевшим до нас спустя десятилетия. Как некогда Додин, Фоменко выбрал ту же немодную по нынешним временам прозу — деревенскую. Воздействовать «фоменки» стараются на то же зрительское сердце, струны души затрагивают те же, действо ведут, не делая лишних пауз между смешным и трагическим, и даже в сценографии обнаруживаются тени легендарного додинского спектакля — на досках любят, зачинают детей, прощаются с жизнью. Ведь сказ про абсолютно счастливую деревню — это не повесть и не поэма, это, по определению режиссера, песня, в которую ворвалась война.
В спектакле много условностей, но он избавлен от двусмысленностей. Даже вознесение души убиенного на войне происходит наглядно — актер забирается под потолок, откуда будет всю вторую половину действа глядеть на жизнь деревни, побалтывая босой ногой и изредка давая советы живущим. Пространство небольшого зала в новом помещении театра на Кутузовском проспекте используют и по горизонтали, и по вертикали. Не из соображений экономии места, а с целью наполнить пространство целительной вахтинской прозой, переведенной Фоменко этюдами, эскизами, фантазиями в сценическую поэзию. «Борис Вахтин был ученым и писателем, которому ученость не помешала писать то, что трогает», — проводил ликбез Петр Фоменко перед вторым прогоном спектакля, который, по его признанию, «еще ветром качало», но судя по тому, куда дул ветер, клонило к лучшему.
Что в спектакле недосказали — пропели.
Любоваться главными героями лирической истории заставили. Про Полину (Полина Агуреева) хочется написать: жизнь брызжет из нее через край, грех в такую диву не влюбиться, и Сергею Тарамаеву, который играет ее суженого, восхищаться ею можно совершенно искренне, ничего не играя.
Необычным побаловали. Давно известно, что Карэн Бадалов сыграть может кого угодно и что угодно. В «Деревне» ему представилась такая возможность — он там и колодец с журавлем, и огородное пугало, и дремучий дед, и замполит; и так он един во всех лицах, точно всю жизнь этюдами «я неодушевленный в предлагаемых обстоятельствах» занимался.
Школьного учителя, взявшего на себя миссию летописца деревни, в спектакле на стуле «между землей и небом» подвесили. Чтоб не мешал, ведь не про историю идет речь, как его поминутно перебивают участники, — сначала про корову┘
Где расположена эта абсолютно счастливая деревня, не сказать ни за что «фоменки» обещают с самого начала спектакля. Почему счастливая — самим предлагают догадаться. Может, потому она счастливая, что она же и самая обычная, философия жизни в которой одна — нехитрая. А еще, может, потому, что умеют в ней говорить с любимыми через пространство и советоваться с ними через время. Могут разговоры с ними вести даже после их смерти, и жаловаться им, словно ближайшим соседям, как невмоготу стало жить в их деревне. Где так же, как и везде на земле, когда муж рядом, жена с ним постоянно спорит, когда его нет — постоянно с ним соглашается, но где духовные связи людей сильнее, чем в любом городе. И дело не в свежем воздухе и чистой колодезной воде┘
Эффекта додинских «Братьев и сестер», конечно, повторить не удалось, на то они и есть совершенные-неповторимые. Но после такого спектакля хочется в деревню. Пусть счастливую не абсолютно, а относительно. Да хоть в какую-нибудь — подальше от городской зауми, поближе к природе.