Ради этого и придумали театр

Этот спектакль — как игристое вино. Пьешь без опаски, почти как воду — этакий long drink с ненавязчивым искристым вкусом. И вдруг понимаешь, что ты абсолютно пьян, что тебя «забрал» счастливый и грустный хмель. Когда последняя работа «фоменок» пообкатается на зрителях и «добродит», она станет сравнима по искренности и глубине с «Братьями и сестрами» Льва Додина или «Песней о Волге» Резо Габриадзе.

Ленинградский писатель и переводчик древней китайской поэзии Борис Вахтин, конечно, уступает в популярности Пелевину с Акуниным. Но есть некий круг Вахтина, состоящий из бывших и настоящих питерцев, которые до сих пор собираются вместе, храня память об этом малоизвестном и рано умершем писателе. Среди них — Юлий Ким и Петр Фоменко. Последний мечтал поставить «Одну абсолютно счастливую деревню» еще в семидесятых годах. Да запретили. Сюжет, где молодая солдатская вдова с двумя малолетними близнецами на руках выходит замуж за пленного гитлеровца, который почему-то захотел остаться навсегда в российской деревне, посчитали кощунственным. Как будто жизнь с ее мощью и хрупкостью, парадоксами и прозрачной простотой можно впихнуть в какие-то рамки, тем более идеологические. 
Кстати, одна абсолютно счастливая деревня существовала на самом деле — это Шишаки в Полтавской области, откуда рукой подать до гоголевских Миргорода и Диканьки. Вахтин строил там себе дом, но достроить не успел. А от вахтинской прозы рукой подать и до платоновского причудливого языка, и до зощенковской иронии, и до чонкинских ситуаций (солдат честно выполнял приказ, несмотря на его очевидную бредовость, за эту честность угодил в штрафной батальон и погиб).
Но литературные влияния — это из области филологии. Есть еще суть явлений, которую каждый понимает, проживает, постигает и выражает в одиночку. Фоменко — из тех, кто хочет дойти до самой сути. Он, как никто, чувствует опасность того, к чему в других театрах только стремятся (довольно часто — тщетно). Опасность мастерства или попросту умелости, за которыми так часто скрывается отсутствие искренности (при наличии мастерства и искренность можно сыграть). Он решил для себя, что надо вновь и вновь возвращать своих «фоменок», молодых мастеров, в стихию чистого ученичества, и начал с ними с этюдного метода (1-й курс института). Есть, к примеру, такие этюды — на одушевление неодушевленных предметов. Так появляются философски настроенное Огородное пугало, занудный и жадный Колодец с журавлем (оба в исполнении Карэна Бадалова, у которого в спектакле пять ролей), сердитый говорливый Трактор (Андрей Щенников), застенчивая Корова (Мадлен Джабраилова). За спектакль «фоменки» и их герои проделывают постепенный путь от одушевления вещей, механизмов, животных, реки к одушевлению человека, одушевлению жизни. От чистой игры — к чистому проживанию. От жизни земной, горизонтальной — к жизни душевной, вертикальной. Именно душевной — не духовной. Духовную оставим идеологам и этикам. А здесь без всяких заповедей и канонов постигают простые истины о том, что на войну уходят для того, чтобы с нее вернуться. Что мертвые наши никуда от нас не деваются, они рядом, и любовь не кончается с их смертью. Просто раз уж дано нам жить дальше, мы должны, мы обязаны любить живых. Любовь — единственное оправдание нашей жизни.
Погибший Михеев (Сергей Тарамаев) с неба (гамак для отдыха из мелкой сеточки) уговаривает свою строптивую жену Полину (Полина Агуреева) обязательно «привести в дом человека». Она надувает губы и обижается — как это он не может понять, что любит она его до беспамятства. Тоже мне герой! И так же обиженно вводит в дом притихшего раненого немца. А Михеев, свесившись со своего неба-гамака, смотрит, ревнует и радуется. И, завалившись поудобнее, вновь и вновь возвращается мысленно к своей Полине, счастливый оттого, что теперь никогда и никуда от нее не денется. Ради таких сцен люди придумали театр.