Счастье первой любви вместо горечи последних свиданий

Несмотря на название и несмотря на свою принадлежность к одному из самых печальных сборников русской прозы – «Темным аллеям» Ивана Бунина, — первая премьера сезона в Мастерской Петра Фоменко получилась по-фоменковски светлой и солнечной.

На спектакле в постановке Юрия Титова пока еще стоит гриф «вечера проб и ошибок», но он уже вполне вписывается в репертуар старой сцены, где так любят играть в театральные игры с прозой.

«Последние свидания» — это «Темные аллеи», прочитанные и рассказанные молодым человеком. И это очень важно для понимания этого спектакля. Там, где Иван Бунин пишет и говорит о давно ушедшем и ушедших, Юрий Титов ставит о настоящем. Режиссер смакует каждое мгновение жизни своих еще живых, еще счастливых героев. Причем даже само слово «еще» здесь неуместно.

Залитая солнцем поляна для пикника, созданная на скорую руку из расстеленного куска ткани с фотоизображением сочной зеленой травы. Внезапно открывшееся в стене спальное место «вид сверху» в купе поезда. Очаровательная непосредственность в меблированных комнатах. Из всего этого складывается мир мелочей и подробностей, на которые так падки влюбленные.

И конечно, поскольку все четыре истории («Генрих», «Речной трактир», «Натали» и «Мадрид»), из которых складывается спектакль, — истории мужские, мужские воспоминания, то солируют на Старой сцене женщины. По-детски простоватая Надя и по-детски «коварная» Гаша Розы Шмуклер; стильная и яркая Генрих Ирины Горбачевой; нежная и поэтичная Натали Натальи Мартыновой; роковая Ли, восторженная Соня и беззащитная Поля Серфимы Огаревой, — вот истинные героини «Последних свиданий». Их обезоруживающее очарование, тонкая красота и приподнятость интонаций окончательно превращают прозу в поэзию мимолетности.

Иное дело мужчины – они здесь лишь наблюдатели даже тогда, когда, казалось бы, их партия солирующая. Только в них, только через них при таком раскладе и мог проступить мотив обреченности, мотив именно последних свиданий. Но Виктор Мещерский в сценическом воплощении Амбарцума Кабаняна так и остался неповзрослевшим гимназистом; герой «Мадрида» Сергей Владимирович (Владимир Свирский) просто потерялся на фоне трогательной Полиньки; а Глебов (Юрий Титов) не успел осмыслить свою трагедию. Философский же мужской диалог «Речного трактира» и вовсе воспринимался вставным эпизодом, утяжеляющим основное действие. 

Зато в полной мере на название, а значит, и замысел спектакля работала его сценография, созданная художником Валентиной Останькович. Действие рождалось из глухих серых стен, кроме которых и не было ничего на площадке. Глухие стены, замыкающие в себе пустую комнату и напоминающие об исчерпанности жизни. Но постепенно, от сцены к сцене из этих сцен, как ящички из барочного секретера, начинали проступать элементы декораций. Буквально один-два штриха: откинувшаяся конторка, выкатившаяся кровать или открывшийся бар — и обстановка нового места действия была воссоздана с иллюзорной реалистичностью. Все новые и новые появляющиеся и исчезающие детали интерьера были подобны всплывающим в подсознании воспоминаниям – то вспыхивающим, то угасающим без следа.

Однако спектаклю в целом пока не хватает той собранности, и «единостилия», которое отличает сценографическое решение. Не хватает некой связующей линии, на которую могли бы нанизаться разрозненные эпизоды, и которая позволила бы постановке соответствовать своему названию. Потому что пока солнечное счастье, лучащееся из светлых эпизодов спектакля, перекрывает горечь, робко проступающую в отдельные его моменты.