Выключенный полдень

«Все дни изломаны, как преступленьем,/Седого Времени заржавел ход./И тело сковано оцепенением,/И сердце сдавлено, и кровь — как лед.»
Зинаида Гиппиус «Дни», 1918 год

На недавнем сборе труппы Олег Табаков назвал появление спектакля «Воскресение. Супер» принципиальным для своего театра. Если вдуматься, это определение складывается из многих факторов, как эстетических, так и этических. К первым можно отнести и написанную специально для Табакерки пьесу популярных ныне екатеринбургских драматургов братьев Пресняковых, переписавших на свой лад роман Льва Толстого «Воскресение», и приглашение петербургского режиссера Юрия Бутусова, славного внятностью и стильностью мышления. И, наконец, адекватные задачи для табакерковской труппы, способной мастерски сыграть на сцене историю, где сочетаются пародия, нравоучительность и пронзительная человечность.

Ко вторым — тему, явственно выступившую на первый план: сохранения «человека в себе» тем, кто проходит испытания чудовищным экстримом современной жизни. Вернее, невозможности этого сохранения. 

Вполне вероятно, что многостраничные морализаторские рассуждения господина Толстого нуждались в серьезном перекраивании и переосмыслении, дабы они стали не только понятны, но и нужны сегодняшнему зрителю. Когда с удовольствием воспринимаешь версию Пресняковых хотя бы на уровне текста, невольно вспоминаешь, что господа драматурги по образованию своему филологи, а потому умеют обращаться со словом. Пьеса четко структурирована и предполагает много возможностей для актеров. А Юрий Бутусов, умеющий обращаться с текстами любого уровня сложности, от известного Шекспира до полузабытого Георга Бюхнера, сделал спектакль умный — но не занудный, с выстроенной схемой — и при этом легкий и эмоциональный, безжалостный — и трогающий до слез.

Предложенную тему душевных преобразований Бутусов вместе с художником Николаем Симоновым решили приправить мистикой. Основной декорационный элемент — огромная, от пола до потолка, дверь. И когда в первой сцене из дверного проема появятся безмолвные существа в рубищах с крестами, флагами и косами, возникнет ощущение, что это взбунтовавшиеся мертвые души, пришедшие за потревожившими их покой. Когда же они превратятся в обыкновенных крестьян, призванных позировать для художественных опытов страдающего от меланхолии хозяина, это лишь подчеркнет их потустороннюю сущность. Дверь вместе с уходящей в небо лестницей (известная деталь для изображения связи измерений) — это выходы «на ту сторону». И в момент исчезновения за дверью легконого призрака Катюши Масловой, когда князь Нехлюдов будет отчаянно биться о безучастное дерево, им обоим суждено вернуться в наше поле зрения совершенно иными. Милая белокурая ангелица Катюша (Лина Миримская) появится вновь в облике отвязной бесстыдной девки, уверенной в своей неотразимости, непринужденно подвигая мужчин на самые дикие поступки. А пережитое единожды потрясение трансформируется в ее душе в сумасшедшую жесткость. Конечно, соблазняя девушку, Нехлюдов и не думал, что влюбится в нее без памяти. А само соблазнение отнюдь не выглядит смертным грехом по сравнению с тем, как жестоко крутит князем, да и другими попавшимися ей мужчинами Катюша, ощутившая вседозволенность.

Таким неведома ни жалость, ни рефлексия. Увы, но жестокость — основной элемент современной системы отношений между людьми. Князь Нехлюдов (Виталий Егоров), поначалу скучающий самодурствующий помещик, обнаруживает знакомый каждому второму человеку в конце двадцатого века диагноз: «потерю мотивации». Иными словами, полное нежелание жить. И появление Катюши для него сродни обретению смысла жизни, и, дабы не потерять этот смысл, он готов на самые безумные эксперименты над собой — именно так выглядит его паломнические фокусы в тюрьме. А обострившееся восприятие делает вчерашнего романтика жестоким, способным в лицо каждому сказать то, что неприятно слышать. Показательная в этом смысле замечательная сцена обеда у Корчагиных, куда Нехлюдов является пьяным, окунает лицом в торт миловидного директора департамента (Роман Гречишкин), панибратски обнимает напыщенного главу семейства (Сергей Беляев), попутно сообщая всей честной компании, что он о них думает. И надо видеть, как стекленеют глаза у «сильных мира сего», как быстро они стремятся сбежать, закончив неприятное общение — ведь они живут так, как им удобно, порой полностью отгородившись от реальности. Показной лоск слетает и с Мисси Корчагиной (Мария Зорина), избалованной папенькиной дочки в кружевах и атласе, когда после постельной сцены Нехлюдов бросает ей в лицо с отвращением слова гнева и презрения. Возможно, подобное переживание могло бы привести ее е той же неутолимой жесткости, как и Катюшу; однако она предпочтет скрыться в спасительную скорлупу и остаться «хорошей девочкой». А Нехлюдов, переломав себя, так и не обретет облегчения — и не даст его другим. 

Наверное, и братьев Пресняковых, и Юрия Бутусова можно упрекнуть в том, что они демонстрируют нам довольно-таки угрюмую, даже беспросветную картинку мира. Но думается, что это в большей степени достоинство спектакля, нежели его недостаток. Он безжалостен ровно настолько, чтобы заставить задуматься. Ведь очень легко, сидя в зрительном зале, воспринимать светлых обаятельных героев — куда сложнее разобраться в тех, кто не очаровывает, а пугает.