«Я ими всеми побежден, и только в том моя победа».

Когда джойсовский «Улисс», набоковский «Дар» и салтыков-щедринская «Современная идиллия» ушли в архив, Евгений Каменькович взялся за пастернаковского «Доктора Живаго». Одно из самых неоднозначных модернистских произведений бурно обсуждали современники, а потомки назвали «лучшим романом ХХ века». В новом спектакле Мастерской удачно соединились черты грандиозной, эпохальной основательности и фирменной фоменковской лёгкости. «Игра в людей» – таков жанр постановки в определении режиссёра с подсказки автора.

И это довольно точная характеристика – как материала, так и сценической версии. Массивный, плотный в литературном и историческом смысле роман Пастернака содержит элемент игры, сказки. Евангельские мотивы в нём перетекают в шекспировские, диккенсовские и толстовские, мистика – в философию. В инсценировке Каменьковича в людей играют сами люди: ищут настоящее в прошлом, примеряют на себя образы с чужого плеча, обыгрывают смерть, подмешивают поэтику к прозе бытия, и почти у каждого – по несколько ролей.

Парадоксально: менее остальных в «игру людей» вовлечён главный герой Юрий Живаго (Иван Вакуленко). Все шестьсот страниц романа, будучи центральным участником действия, он не участвует в жизни. Он будто бы наблюдает за её параллельным движением с высоты висящей под колосниками книги, которая – как вифлеемская звезда – освещает сцену сиянием божественного дара. С ранних лет Юра проявляет «талант и ум при полном отсутствии воли». Люди, времена и места окружают его, но он, как во сне или в бреду, смотрит на мелькающие лица, лампочки, комнаты и, просыпаясь, пишет об этом в дневник – стихами. Он одиночка, ведомый неумолимой историей, чередой событий: бесконечные встречи и проводы трогают и толкают его, но неизменно оставляют самому себе. «Стадность – прибежище неодарённости», – слова дяди Коли Веденяпина, и объясняют они не только суть рабоче-крестьянских движений в России начала прошлого века, но и «выключенность» гениального племянника.

Слегка небрежный и раскованный Веденяпин (Никита Тюнин) – носитель особой заграничной харизмы и непременной связки книг. Русский философ, мыслитель, просветитель – он свободно рассуждает о христианстве и вере, жизни и смерти. Для Юры и его друзей Николай Николаевич – духовный и интеллектуальный наставник; его мысли о том, что надо быть верным бессмертию, что человек живёт не в природе, а в истории, что Христос поясняет истину светом повседневности, во многом определяют настроение спектакля, эпохи и самого Пастернака, а также судьбу доктора Живаго. Судьба его – писать книгу жизни, не погружаясь в саму жизнь. Поля страниц этой книги выведены по обеим сторонам сцены – рядами высоких чёрных кулис, на которые проецируются даты и адреса. Страница за страницей герои «перелистывают» время, переходят из кулисы в кулису и иногда скрываются в них навсегда – когда заканчивается «их» глава.

Чёрный цвет важен в постановке. Трёх действий и двух антрактов героям не хватает, чтобы избавиться от зримого присутствия смерти. Стефани Елизавета Бурмакова в седом парике и тёмных одеждах выходит из-за чёрного занавеса в глубине сцены и «поджидает» того, кому в данный момент тяжелее всего жить. Смерть раздаёт солдатские вещмешки и шинели, смерть вышивает у постели больного, смерть «можно будет побороть усильем Воскресенья», но – бессмертная – она каждый раз явится снова.

Эпичность повествования равновесно чередуется с динамикой действия: в постановке практически отсутствуют эпизоды многозначительной задумчивости. Артисты перемещаются между кулисами и спускаются в зал, часть сцен разыгрывается перед первым рядом, часто герои обмениваются репликами буквально на ходу. За подвижность и вращение времени и пространства отвечают стеллажные конструкции на колёсах. Это и вагоны поезда, и койки военного госпиталя, и чудища из тифозного жара.

Прекрасный подбор актёров освежает материал, по-своему осовременивает его. Фоменковская молодёжь соседствует на сцене с мэтрами, а страстная и честная игра – с опытом и глубиной перевоплощения. Для пятичасового хронометража и сорока лет сюжета такой возрастной микс более чем уместен: в новые лица вглядываешься с любопытством, в давно знакомые – с любовью, а их сменяемость идеально передаёт ощущение ретроспективы, зарисовок из прошлого.

С 1902 по 1945. Целый путь из прошлого в будущее. Целая жизнь сквозь детство к судьбе. Четыре десятка персонажей и только один герой. Один – сохранивший верность себе и своему предназначению, один – непрощённый и простивший, один – побеждённый смертью и победивший её «усильем Воскресенья». Один против всех, готовый сказать: «Единственно живое и яркое в вас это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали».

Источник: Театр To Go