«Две женщины» нового времени

Пять пудов любви, циник-доктор и девушка, нюхающая табак, равнодушный по сути своей мужчина и две женщины, постарше и помоложе, сходящие с ума от любви к нему, — все есть в этой пьесе и этом спектакле. Чеховские цвета тургеневского «Месяца в деревне», поставленного Сергеем Женовачем с артистами мастерской Петра Фоменко, конечно, не случайны. Именно они во многом помогают молодым актерам преодолеть непоэтичность обстановки клуба «Каучук» (там они играют, а рядом в фойе висит огромное полотно — Ленин с рабочими одноименного завода) и заставить зрителей поверить в то, что перед ними действительно роскошное знойное лето, барская усадьба и тонко чувствующие дамы в изысканных нарядах. Последнее обстоятельство, кстати, единственная яркая краска в этом внешне аскетичном и акварельном спектакле.
Тем, кто до сих пор с восторгом вспоминает знаменитую постановку «Месяца в деревне» Анатолия Эфроса, вряд ли понравится версия «фоменок». Здесь действуют не сложившиеся, зрелые люди со всеми безднами своих выстраданных переживаний, а герои молодые, горячие, плохо умеющие скрывать свои бурные чувства. Отсюда стремительный, нервный и неровный ритм спектакля, когда говорят, задыхаясь и путая от волнения слова. Ну и что? Верочке-то по пьесе всего семнадцать, а Наталье Петровне двадцать девять, и это в двадцать девять жизнь кончена, потому что единственная случившаяся страсть не имеет будущего, а впереди только нелюбимый, как оказалось, муж, его мать и общество ничтожных соседей. Она еще говорит Ракитину: «На будущее цепей не наложишь», но эта вечная отчаянная тургеневско-чеховская попытка вырваться из-под гнета обстоятельств и обрести наконец свободу, конечно же, обречена. Свобода, пускай и иллюзорная, не для героев русской классики. Галина Тюнина и старается играть Наталью Петровну со всем отчаянием страстной натуры, теряющей почву из-под ног. Силы жизни в ней столь велики, что не могли рано или поздно не вырваться наружу.
Одно из первоначальных названий тургеневской пьесы — «Две женщины». Две первые артистки театра Фоменко, Галина Тюнина и Полина Кутепова — Верочка, азартно разыгрывают поединок влюбленных женщин, удерживая напряжение в четырехчасовом спектакле, где, кажется, не сокращена ни одна авторская реплика. Обе восхитительно невульгарны, умеют носить костюмы далекой эпохи и правильно говорить на ее языке — комплимент, на первый взгляд, странный, но хорошо понятный тем, кто часто видит на сцене современных молодых исполнительниц. Обеим пока что лучше удается изящная кружевная вязь словесной дуэли, нежели трагедийные ноты. Наконец, обе — сильные личности, подлинно тургеневские женщины в том смысле, который имел в виду еще Чернышевский, высмеивая бездарное поведение «русского человека на rendez-vous». В свое время непризнанный и полузабытый «Месяц в деревне» спустя тридцать лет после его создания возродила Мария Савина, блистательно сыграв на сцене Александринки Верочку. Тургенев тогда удивлялся: «Неужели эту Верочку я написал?! Я даже не обращал на нее внимания, когда писал┘ Все дело в Наталье Петровне┘» Он или лукавил, или действительно позабыл свою старую пьесу, роль Верочки не менее интересна, ведь она единственная на протяжении действия буквально перерождается и с полным основанием говорит своей благодетельнице: «Я такая же женщина, как вы». Полина Кутепова проживает на сцене все эти метаморфозы естественно и с подкупающим обаянием, с какими-то чарующими, почти бабановскими интонациями. Она как бабочка, чьи крылья сломала безжалостная действительность, но сама она этого еще не осознала.
Образ спектакля Женовача — воздушный змей, который не парит свободно где-то высоко в небе, а двигается по кругу. Замечателен финал первого акта: кружится змей, кружится беседка, и все герои радуются этому движению так бурно и безмятежно, как будто это и в самом деле вольный полет, а не кружение несчастливых жизней, не судорожные усилия белки в колесе. Фатальность, запрограммированность всего происходящего кем-то свыше принципиально важна для Тургенева, собственной жизнью доказавшего горькую справедливость своих же слов: «Любовь даже вовсе не чувство, она болезнь┘ и обыкновенно она овладевает человеком без спроса, внезапно, против его воли — ни дать ни взять холера или лихорадка». Но по мере развития действия в постановке все явственнее звучат иные ноты.
Как и принято в русской классической драматургии, самые трагические события разворачиваются не где-нибудь, а в комедии. Что оказалось «фоменкам» все-таки ближе, чем драма. В комедийных сценах откровенно солирует мужская часть труппы, на героев, увы, небогатая. Сцены эти по большей части напоминают талантливый студенческий капустник, но зрителем воспринимаются — как, например, изящно сыгранное Карэном Бадаловым и Ксенией Кутеповой объяснение Шпигельского и Лизаветы Богдановны — с особым энтузиазмом, что должно было бы насторожить артистов, давно уже ставящих перед собой далеко не студенческие задачи. Не всем им еще удается перейти в иное, неученическое возрастное качество на сцене, и дело не в дате рождения, а в некотором инфантилизме, присущем их творческому поколению так же, как и эклектичность. Благодаря умной режиссуре они умеют превращать эти недостатки в достоинства, и зал откровенно любуется молодыми одухотворенными лицами и не возражает против смешения жанров внутри одной и той же сцены. Доминирующая в последнем акте водевильная тональность, с одной стороны, местами сводит на нет усилия двух актрис, исполняющих главные роли, а с другой — придает постановке очарование игры и безмятежности.
Новый легкий, ненадрывный «Месяц в деревне», где-то напоминающий чеховское кино Михалкова, а где-то — комедию положений, точно так же выражает свое время, как эфросовский спектакль с Яковлевой, Далем и Козаковым выражал свое. Как немало говорит о сегодняшнем дне и то обстоятельство, что интеллигентность и чистота тона спектаклей «фоменок», сполна проявившиеся в новой работе, являются их «лица необщим выраженьем».