Ожившая «Отравленная туника»

Непостижимый закон в искусстве — поэтические спектакли рождаются в самые, казалось бы, неприглядные времена. Прав был великий Вахтангов: «Принципы театральных постановок от войн никогда не зависели», — и поставил в 1921-м феерическую «Принцессу Турандот». А великий Таиров, заклейменный как формалист, в самую «неподходящую» для поэзии эпоху 30-х ставил удивительно красивые, поэтические спектакли, ставил высокую трагедию, требуя от актеров «трагического кипения чувств».
Вспомнить великих пришлось на премьере в «Мастерской Петра Фоменко» — спектакле по трагедии Николая Гумилева «Отравленная туника», сочиненном Иваном Поповски. Трагедию в пяти актах — Византия, Константинопольский дворец, начало VI столетия до Р. Х. — Гумилев написал в 1917-1918 гг. во вздыбленной революционными бурями полуголодной России, за три года до расстрела (это к вопросу о войнах и поэзии). Поповски, уроженец Македонии, приехавший в свое время учиться к Фоменко в Москву, не зная толком русского языка, вскоре прославился благодаря постановкам цветаевского «Приключения» и блоковского «Балаганчика» в начале 90-х. Впоследствии он делал проекты во Франции, Австрии, Швеции, родной Македонии, участвовал с «Балаганчиком» в парижских «Русских сезонах». В Москве о Поповски не слышали (в смысле — не видели его премьер) восемь лет.
И потому «Отравленная туника» ожидалась как событие: каким будет этот повторный «экзамен» фоменковского ученика-скитальца, «гражданина мира»?
Графическая точность мизансцен, дивная музыка, незаметная, обволакивающая (от Шнитке и Артемова до византийских песнопений). Выразительные костюмы сербской художницы Ангелины Атлагич. Точная и эмоциональная, с тем самым «кипением страстей» манера игры Кирилла Пирогова, Галины Тюниной, Андрея Казакова, Мадлен Джабраиловой, Рустэма Юскаева — чуть монотонная, сдержанная, без доли пафоса, надрыва, которые истинной трагедии на самом деле противопоказаны. Вечный сюжет — любовь, «страстей переплетенье». Вечный конфликт — добро и зло, творящееся мягко, исподволь, пристойно, но непреодолимо.
Статуарность, как на живописных полотнах, жестов и поз. Отдаленный шум волн, небольшие ручейки живой воды, песок с камушками, сгребаемый рукой в нескольких метрах от вас, — вот и морской пейзаж. Строгие белые колонны, меж которых так и чудится гулкая пустота прохладных дворцовых залов. Метроном, чей сухой звук будто отбивает ход времени, неумолимо ведущий к трагической развязке. Ход рока, судьбы. И все это двухчасовое колдовство заставляет нас чувствовать и сопереживать, не препятствуя притом процессу любования чистой, гармоничной и красивой формой. Еще одно повествование о страстях человеческих, пусть и - «словно смотришь в бинокль перевернутый» — отдаленное от нас страшно представить на какое временное расстояние. Не холодновато-отстраненное — живое, чувственное. Говорят, Поповски до сих пор путает русские слова. Зато высокая русская поэзия, чудесным образом, как видно, — его родная стихия.