Попытка полета

Драматург Петр Гладилин придумал отличную ситуацию — парадоксальную и печальную. В военной части где-то на далеком севере рядовой Лебедушкин превратился в девушку┘ от отчаяния. 
Юному дарованию, студенту театрального института Коле, неудачно пытавшемуся всеми силами «откосить», замученному непосильной военной муштрой, просто не осталось другого выбора — он стал Натальей. Его толстокожий полковник, монстр и солдафон на поверку оказывается тончайшей души человеком, талантом в своем роде. И хоть гноит он бедную Лебедушкину, и грозится выдать ее за страшного свинопаса, но его тонкая душа открывается навстречу прекрасному: он обнаруживает в себе театральный дар, играя с Лебедушкиной «Отелло». Сама же Лебедушкина пишет пьесу в духе треплевского монолога о мировой душе — про ангелов и вечные души влюбленных. Лебедушкин погибает во время боевых учений, погубленный злобным и коварным капитаном.
В этом ли феномен постановки новых пьес, что их фабулу приходится пересказывать, что за границами этой фабулы мало что остается? Что режиссер пытается быть по отношению к ним незаметным, его собственный язык, то есть язык театра как такового, столь неразличим, что публика вновь — как в старые добрые времена — остается один на один с актерами и пьесой.

менко «Мотылек», поставленный любителем и знатоком новых текстов Евгением Каменьковичем, можно только пересказывать. В нем есть, как всегда, обаятельный Юрий Степанов, играющий нежного солдафона, мрачно-коварный Тагир Рахимов в роли злобного капитана, небесно-субтильная, экзотическая Полина Кутепова в роли Лебедушкина, еще три актера, гротескный оркестрик хромых музыкантов, добавляющий ощущения жутковатого бреда, много парашютного шелка, из которого Лебедушкин шьет свои небесные платья и, наконец, в финале — само небо, чистое и сияющее, в которое уходит юный гений (художник Владимир Максимов умеет лаконично и эффективно справляться с маленьким пространством Мастерской).
Пьеса Петра Гладилина отчасти находится на территории истинных интересов Мастерской Фоменко — ее пристрастию к лирической, сказочной аранжировке всех печальных и трагических сюжетов. И все же ее ходульный, открытый пафос выпирает из всех щелей, и Евгений Каменькович ничем не смог его скрыть.
Впрочем, когда юное, мутировавшее в одну ночь, дарование тоненьким ангелическим голосом поет арию Глюка на фоне сияющего голубого неба, сердце сжимается от сострадания. Может быть, спустя несколько вечеров, когда актеры освоятся окончательно, «Мотылек» воспарит. Ведь в этой «утопической мелодраме», как назвал жанр пьесы сам автор, нет особой сложности, и мораль ее немудрена — будьте как мотыльки, и тогда