На кладбище и обратно

Миндаугас Карбаускис, бывший ученик Петра Фоменко, владеет секретами театральной магии. Если на его предыдущих спектаклях, поставленных за два последних сезона на сценах обоих театров Олега Табакова, МХАТа и «Табакерки» («Долгий рождественский обед», «Лицедей», «Старосветские помещики», «Копенгаген» и «Синхрон»), об этом можно было догадываться, то постановкой по Фолкнеру молодой литовец окончательно рассеял сомнения. Миндаугас Карбаускис из тех редких в нашем театре режиссеров, кто имеет не только свой ясный почерк, но и свою тему. В его руках произведения любых авторов, будь то Уайлдер или Гоголь, могут легко превратиться в философские притчи о жизни и смерти, вернее — о сосуществовании этих двух миров, живого и мертвого, бок о бок. Постановка романа Фолкнера «Когда я умирала» — логическое продолжение темы, на этот раз напрямую заявленной в названии спектакля.

Уже само название говорит о том, что смерть не является непреодолимой преградой между прошлым и настоящим. Там, где любой другой писатель поставил бы точку, восклицательный знак или, на худой конец, многоточие, Фолкнер ставит запятую. После смерти матери, которая случается где-то в первой трети романа, ничего, по сути, не меняется — домочадцы возвращаются к своим делам: сын продолжает стругать гроб, дочь собирает ужин, а отец семейства, беззубый шамкающий Анс Бандрен, как и прежде, не перестает твердить о том, что отвезти жену в Джефферсон — его святой долг. «Смерти нет,- говорит доктор Пибоди, один из персонажей фолкнеровской эпопеи, возникающий в самых разных его романах,- есть только функция сознания людей, потерявших близкого человека». В спектакле Миндаугаса Карбаускиса эта мысль выражена буквально: после смерти Адди Бандрен (Евдокия Германова) не закрывает глаза и не ложится в гроб, хотя он постоянно маячит на сцене, а продолжает жить среди остальных персонажей — невидимая для них маленькая высохшая женщина с приросшей к чепцу кружевной подушечкой. Ее кроткий, доверчивый взгляд, которым она смотрит на свою непутевую семью, пожалуй, красноречивее ее единственного монолога говорит о тщете слов.

Фолкнера у нас ставят редко. Последний случай на моей памяти — спектакль Сергея Женовача «Шум и ярость», поставленный им со студентами Петра Фоменко. А гораздо менее известный роман «Когда я умирала», вероятно, на русской сцене никогда и не появлялся. В связи с новой работой Миндаугаса Карбаускиса вдруг стали говорить, что он просто создан для театра — весь роман разбит на отдельные монологи разных действующих лиц, которые — каждый со своей колокольни — описывают происходящие события. Но достаточно почитать сам текст, чтобы понять ошибочность простого суждения. Длинные, порой лишенные знаков препинания и абсолютно не подчиняющиеся обычной логике фолкнеровские фразы способны поставить в тупик любого режиссера и актера. Но Миндаугасу Карбаускису и его артистам удалось укротить непослушную мощь фолкнеровского языка, как его героям — взбунтовавшуюся реку, и сделать текст романа приемлемым для восприятия на слух. Конечно, он немного сокращен: где-то выброшены длинноты, а кое-где и целые монологи, как, например, немаловажная для сюжета покаянная исповедь священника отца Уитфелда, согрешившего с героиней.

Каждый из актеров нашел для своего героя характерную интонацию и доминирующую краску. Сергей Беляев (Анс Бандрен), Алексей Усольцев (Кэш), Андрей Савостьянов (Дарл), Алексей Гришин (Джул), Лина Миримская (Дьи Дэлл), Полина Медведева (Кора Талл) и другие артисты, играющие крохотные эпизоды, создают персонажей ясных и самобытных, будто вырезанных из дерева грубым резцом деревенского мастера. В их игре нет особой психологической тонкости и глубины, но переплетенье этих разных голосов в конечном итоге придает спектаклю настоящий эпический объем. На крохотной, вдруг покосившейся сцене «Табакерки» режиссеру удалось превратить выдуманный Фолкнером штат Йокнапатофа в собственную театральную мифологическую страну, где отсчитывающие время героев напольные часы логично превращаются в гроб, таз с водой, в котором женщина стирает белье,- в сметающую мосты бурную реку, а старый патефон, наигрывающий мелодии в стиле кантри, без лишних декораций создает образ американского Юга времен гражданской войны. Такие превращения в нашем театре даются не каждому.