Душевная драма

Первое, на что обратит внимание всякий: «Белая гвардия» во МХАТе им. Чехова — это гвардия прежде всего молодая. То есть четвертая сценическая редакция одной из главных мхатовских пьес следует традиции первой постановки (1926 г.) — показывает новое актерское поколение. Другие задачи спектакля, поставленного Сергеем Женовачем, просматриваются пока что с трудом.

Константин Хабенский (Алексей Турбин), Наталья Рогожкина (Елена Тальберг), Михаил Пореченков (Мышлаевский), Анатолий Белый и Никита Зверев (по очереди исполняющие роль Шервинского), студент школы-студии МХАТ Иван Жидков (Николка Турбин) играют своих ровесников, и для Сергея Женовача это важно. Комическое исключение составляет Лариосик — на роль юного житомирского кузена Турбиных выбран Александр Семчев, известный всей стране по рекламе пива «Толстяк». Публика Семчеву, конечно, радуется: в конце концов, главная примета Лариосика — нелепость, а уж ее-то заслуженный артист России отыгрывает за милую душу.

С другими свойствами булгаковских героев сложнее. Много ли, например, удается рассказать Константину Хабенскому об офицерской чести? Когда полковник Алексей Турбин отдает приказ о роспуске дивизиона, потому что защищать больше некого, Хабенский не то чтобы ищет опору своей роли в милицейских сериалах, но заставить зрителей забыть о них все-таки не успевает.

Оправдывает его то, что у режиссера во всех эпизодах, действие которых происходит вне дома Турбиных, опора совсем уж шаткая.

Петлюровский сброд, гетман и немцы — короче говоря, все, что касается драматических событий в Киеве зимой 1918/1919 гг., выглядит в новой версии «Белой гвардии» необязательной бутафорией. Удивительного в этом в общем-то нет. Умение подчинить действие жесткому ритму, эффектно обыграть сценическое пространство — все это не про Женовача. Он хорошо умеет делать работу совсем другого рода: наладить отношения между персонажами, создать атмосферу и актерский ансамбль. Логично было предположить, что в пьесе Булгакова его будет больше занимать то, что происходит не на заснеженных киевских улицах, а в доме с кремовыми шторами, о которых так любит поговорить Лариосик. 

Никаких кремовых штор в спектакле, кстати, нет. Художник Александр Боровский выстроил наклонный металлический помост, по которому как будто съехала в левый угол сцены вся обстановка турбинского дома. На помосте стоят фонарные столбы: можно принять их за мачты тонущего корабля, а при желании и за кресты — наверное, не случайно чаще всех к ним прислоняется Алексей Турбин. Но вот в этом покосившемся мире и обживаются хозяева и гости дома Турбиных: пьют водку, влюбляются, ставят, наконец, елку с красной звездой.

Вот стол, говорят нам со сцены, как его ни переворачивай, останется столом; придет время, и он встанет ножками вниз — так же и Россия. В пьесе эти слова принадлежат Алексею Турбину, которого убьют, в спектакле — Мышлаевскому, который остается в живых: оптимистическая, в сущности, перемена.

Не сказать чтобы мягкая режиссерская интонация Сергея Женовача обещала нам, что все будет хорошо, но все-таки не очень понятно, отчего его спектакль называется «Белая гвардия», а не «Дни Турбиных». Погоны и портупеи, сцена дыбом и массовка юнкеров, мобилизованная, между прочим, из личного состава батальона военной комендатуры г. Москвы, — все это только лишний раз подчеркивает, что музе Женовача пушки решительным образом противопоказаны. Может, он и хотел рассказать что-то о судьбах России, но в итоге просто познакомил нас с более или менее обаятельными людьми, составившими компанию за столом, который, хоть и слегка накренился, а все же твердо стоит на всех четырех своих ножках, и рюмки с него не падают. У меня, впрочем, есть ощущение, что со временем актеры сумеют рассказать об этих людях чуть больше интересного и драматичного, чем на премьере, после которой зритель выходил из МХАТа умиротворенный и преисполненный добрых чувств в отношении режиссера, исполнителей и даже действующих лиц.