Нам ли их осуждать

Сезон подходит к концу. Театральный воздух разряжен. Если бы не Чеховский фестиваль, в сценической жизни уже начался бы обычный летний застой. И вдруг премьера, да еще в «Мастерской Петра Фоменко». Здесь поставили пьесу Бернарда Шоу «Дом, где разбиваются сердца».

Пока на театральном небосклоне вспыхивали (а некоторые, не успев толком вспыхнуть, тут же гасли) новые театральные имена, в Москве жил и работал Евгений Каменькович. Нешумно так жил. Никаких тебе скандалов, провалов и громких побед. Забубенных театральных экспериментов и надругательств над классикой. Кропотливая работа над каждой ролью. Тяга к густонаселенным пьесам. Почти неизбежные длинноты. В общем, типичный режиссер-труженик.

В нынешнем сезоне Каменькович поставил на курсе Сергея Женовача один из лучших своих (и сезона) спектаклей — «Мариенбад» по роману Шолом-Алейхема. Любовная лихорадка, адюльтерная чехарда, местечковые обитатели варшавской улицы Налевки, их домочадцы, уехавшие на знаменитый немецкий курорт, флирт, флирт, еще флирт… В бесшабашной театральной круговерти, несмотря на общий сумбур, каждый характер был остроумно придуман и любовно прорисован. Народ повалил на «Мариенбад» валом. Критики включили его в топ-десятку сезона. Терпение и труд многое перетрут (в отличие от напора и нахрапа).

Новая постановка Каменьковича по пьесе категорически непохожего на Алейхема желчного пессимиста Бернарда Шоу парадоксальным образом к «Мариенбаду» отсылает. Напоминающий корабль дом капитана Шатовера (совсем не Ноев ковчег, а скорее «Корабль дураков»: поделом он должен погибнуть в горниле Первой мировой), так вот дом этот в спектакле «Мастерской» тоже кажется курортным местечком. Деградация обитателей дома (читай: дряхлеющей европейской цивилизации) — приключениями из жизни отдыхающих. Компания дурашливых людей, эдакая компания сэра Тоби из «Двенадцатой ночи» (ее Каменькович тоже ставил), прожигает тут жизнь ко всеобщему удовольствию зрителей. Чего не позволишь себе на отдыхе!

Все мотивы пьесы сохранены и все претворены не выветриваемым из «Мастерской» духом студийности в свою противоположность. Ни сатиры, ни желчи, ни эсхатологических предчувствий. Никакого тебе скорбного бесчувствия. Лишь энциклопедия умилительных человеческих слабостей. Герои не развенчаны, они расцвечены. Если уж сказано, что у Гектора Хэшебая (Илья Любимов) большие усы, так пусть они будут преогромные. Пусть капитан Шатовер (Карен Бадалов) носит фуражку с торчащей из-под нее паклей. Пусть одна дочь Шатовера (Наталья Курдюбова) будет лукавой роковухой, а другая (Полина Кутепова) — эфирным созданием, невзначай цитирующим Аркадину из «Чайки». С о-о-острыми такими коготками. Пусть музыка Доницетти смягчит и опоэтизирует сочиненный недобрым ирландцем гиньоль. Сердцееды и жертвы страсти, бездельники и дельцы, дамы света и беспросветные дуры — нам ли их осуждать!

У Шоу сошедший с ума мир катится в преисподнюю. Для артистов «Мастерской» жизнь без сумасшедшинки, как борщ без томата. В конце концов у обитателей Налевки тоже крыша в пути. Таки стоит ли делать из этого вывод о скором конце света?

Шоу отвратительно всякое притворство. Он срывает все и всяческие маски. Для артистов «Мастерской» притворство — это розыгрыш. Розыгрыш это веселье. Плох не тот, кто носит маску, а тот, кто не умеет отличить ее от лица.

Громоздкая и сумрачная пьеса все дорогу пытается оказать обаятельным насильникам нешуточное сопротивление — она замедляет движение спектакля, глушит сценические шутки нешуточной риторикой, но в конце концов все же сдается. Если этот корабль и тонет, то совсем не так, как у Шоу, а так, как у Феллини, — под звуки божественного Верди.