Дом Островского на Москве-реке

Новое, функциональное, выстроенное с конструктивистским изяществом здание театра «Мастерская Фоменко» открылось постановкой «Бесприданницы». Несчастная Лариса Дмитриевна вглядывается в пьесе с беспокойной надеждой в воды Волги, а довольные зрители в антракте вглядываются сквозь стеклянные стены фойе в вечерние воды Москвы-реки. Фоменко — известный мастер по созданию подобных идеальных театральных ситуаций: «Даже сожженный заживо, даже разрезанный на куски, зритель, если ночь ясная, возвращается из театра домой пешком, насвистывая, умиротворенный», — писал один французский писатель. «Бесприданница» в этом смысле спектакль совершенно умиротворяющий. 

На куски в нем, конечно, никого не режут. Островский для Фоменко не манящая высота, взять которую для режиссера дело чести, а хорошо знакомый театральный чародей, умеющий написать так, чтобы на ровном месте было и смешно и грустно, и о нравах и о смысле жизни. Громоздких интеллектуальных концепций Фоменко не изобретает, а просто создает максимально комфортное для обживания пространство. Вот и вся наука.

Краеугольный камень — то самое «просто». Его сложно перевести в слова, потому что в словах театра нет. В словах театр заканчивается; как только внимание занимают слова и куски текста, начинается демонстрация, публицистика или литература. В фоменковской «Бесприданнице» театр тоже возникает не сразу. Вначале долгий разговор актеров, произносящих реплики Островского. Напомаженный ловкий слуга в кофейной (Томас Моцкус). Самоуверенный жизнелюб Василий Данилыч (Андрей Щенников). Основательный, исполненный достоинства, перемешанного как будто с мудростью, со смутной заботой говорящий о Ларисе Дмитриевне богач Кнуров (Алексей Колубков). Чуть позже — неуклюжий в движениях, вкусе и чувствах жених Карандышев (Евгений Цыганов). Длинные отвлеченные беседы из жизни чужих людей. Мелкие шутки, выпирающие то там, то тут черточки характеров персонажей и очень много слов.

Но в какой-то момент тот самый театр, за которым благодарные зрители толпами валят «на Фоменко», действительно обнаруживает себя. То ли с появлением Паратова (Илья Любимов) с томным, но острым взглядом и низким голосом, которому Лариса Дмитриевна уже вручала себя и скоро вручит вновь. «Блестящий барин» с эффектным широким кожаным ремнем на поясе и небрежно повязанном шелковым платком на шее (художник по костюмам Мария Данилова) врывается на сцену, выпивает одну за другой несколько стопок водки, закусив их одним огурчиком, и всем видом готов и дальше на мужском обаянии завоевывать мир и женщин. То ли с появлением роскошной вдовы Огудаловой (Наталия Курдубова), мечтательно затягивающейся длинными папиросами и из этой кокетливой дали воспринимающей окружающих. И уж точно с появлением тонкокожей Ларисы Дмитриевны (Полина Агуреева), просто по своей природе не приспособленной к жизни и весело и мечтательно бросающей фразы наподобие «Эх, пропаду».

На сцене выстроена двухэтажная деревянная конструкция с лестницами, мостиком без перил и покачивающимися фонарями (художник-постановщик Владимир Максимов). Эта площадка, с которой можно обнять фонарь и со страхом смотреть вниз, в зрительный зал, натуралистически возведенное самоубийственное место — одновременно и эшафот, и безлюдный обрыв в Волгу. Здесь незадолго перед смертью появится Лариса Дмитриевна, растрепанная, в полупрозрачном платье, уже порвавшая со своим прошлым и лишенная будущего.

Действие разворачивается не только на сцене и над ней, но также и за нею. Задник, то повторяющий средне-русский городской пейзаж, то погибельную туманную синеву Волги, становится вдруг экраном для театра теней. В финальной сцене на нем будут видны уставшие от гульбы цыганки, стонущие какую-то неясную мелодию, пока Карандышев долго тянет за руку застреленную Ларису Дмитриевну. Тянет как вещь. И, заметьте, никаких слов.