Сказка, просто сказка!

Cтатья с 13-ю примечаниями

Программка к «Алисе в Зазеркалье», новому спектаклю «Мастерской П. Фоменко», состоит из двух частей. Первая напечатана на полукартоне и вся разукрашена: по ней ползает мохнатая гусеница, в серебряном чайнике плещется златоперая рыбка, а над ударным «а» в названии спектакля примостилась прелестная павлинка. Она, эта часть, сделана для детей и не только для того, чтобы сообщить им, кто в спектакле играет Белого Кролика (см. прим. 1, и читать немедленно), а кто — Черную Королеву (прим. 2). Дома, в развернутом виде, она может стать полем для настольной игры вроде старорусского «Гуська» или советского «Колпачка за колпачком» (прим. 3).

Вторая, белый бумажный вкладыш, адресована взрослым. Тут можно узнать, что Льюиса Кэрролла на самом деле звали Чарльз Лютвидж Джонсон, прочитать умные слова Гилберта Кита Честертона (прим. 4) и Вирджинии Вульф (прим. 5), но главное, видимо, это цитата из Демуровой (прим. 6), которую следует воспроизвести хотя бы отчасти.

«…Сам Кэрролл неоднократно протестовал против попыток „вчитать“ какой бы то ни было аллегорический смысл в его сказки /…/ Снова и снова в ответ на вопросы критиков и читателей он повторял, что хотел лишь „развлечь“ и что его нонсенсы не значат решительно ничего», — пишет исследовательница, вовсе не утверждая, что так оно и есть. Можно думать, что сама она не очень верит Кэрроллу на слово (прим. 7), но «Мастерская П. Фоменко» и режиссер Иван Поповски (прим. 8) ему верят. Или хотя бы стараются поверить.

Именно поэтому они не жалеют ни выдумки, ни сил, ни денежных вложений. Развлекать нынешнего, всячески забалованного ребенка средствами театра, да еще так, чтобы у него глаза три часа подряд сияли от восторга — ох, нелегкая это работа! (Прим. 9.) А если рядом с ребенком в зале сидит мама или папа, знаток всех искусств (в присутствии ребенка папе необходимо быть знатоком всего на свете), она усложняется дополнительно. Но «Алиса в Зазеркалье» — именно семейный спектакль. Не только чрезвычайно красивый, но, похоже, и чрезвычайно дорогой.

Для того, чтобы описать хотя бы половину его красот, рожденных фантазией, искусностью, веселым трудом и хорошим знанием новых сценографических технологий, потребовались бы несколько десятков страниц и несколько месяцев работы. Восторженные «ахи» (прим. 10) ничего никому не объяснят, поэтому я ограничусь глубоким поклоном т.н. «Союзу художников», собранному Иваном Поповски. То есть: Вадиму Воле (он известен миру не столько художником, сколько автором бестселлера-самоучителя «Про-зрение, или Как я избавился от очков за 7 дней»), Константину Лебедеву, Владимиру Максимову, Юлии Михеевой, Ольге-Марии Тумаковой. И отдельный поклон — Ангелине Атлагич, прекрасной сербиянке, художнику по костюмам. Браво, Ангелина! Все сделано именно так, как надо, и едва ли не красивей, чем у самого Тенниела. Единственное, о чем жалею: ну почему Иван Поповски не предложил Вам отобразить ярчайший образ Бармаглота?

Впрочем, и без Бармаглота с его хливкими шорьками в этом спектакле много сцен, которые запомнятся надолго. Как забыть, к примеру, запальчивого и самовлюбленного Шалтая-Болтая — Василия Фирсова (прим. 11). Как забыть встречу Алисы с Белым Рыцарем — кульминацию спектакля? (Прим. 12.)

Короче: идите и смотрите. Непременно. «Алиса в Зазеркалье» Мастерской П. Фоменко, как я думаю, может стать для сегодняшних зрителей так же важна, нужна и дорога, как сто лет назад — нет, уже почти сто два года — «Синяя птица» Художественного театра (прим. 13).



ПРИМЕЧАНИЯ

1. Почему бы не сказать сразу — это Елена Ворончихина, носящаяся по обочинам зрительного зала в клоунском красном фраке и с пищиком во рту: персонаж ее похож на мистера Пиквика, впавшего в какое-то окончательное, волшебное детство.

2. Это Наджа Мэр, и если бы иллюстрации к «Алисе» рисовал не Джон Тенниел, а Обри Бердслей, его Королева могла бы выглядеть так же.

3. Если вы ни во что похожее не играли, а начали сразу с «Монополии» или какого-нибудь компьютерного Warcraft'а, я могу вам лишь посочувствовать: ваши родители прошляпили ваше детство. Но не отчаивайтесь, у вас все еще впереди.

4. Английский писатель, остроумный добряк и великий мастер жизнеутверждающих парадоксов.

5. Тоже английская писательница, несчастная зануда.

6. Демурова Нина Михайловна — филолог и англоман (то есть, конечно, англо-woman). Первой ввела в университетские курсы преподавание детской литературы как филологической дисциплины. Ей принадлежат канонические переводы «Алисы в Стране Чудес» и «Алисы в Зазеркалье». Некоторые предпочитают им эффектный пересказ Бориса Заходера, и, по-моему, зря. При всем уважении к памяти покойного Бориса Владимировича нельзя не сказать: его Алиса — слишком уж «наша современница». Ее представляешь себе не иначе как с ободранными коленками и конопушками на носу, и она, конечно, совершенно не способна сделать книксен. А героиня Демуровой будто бы сошла с картинки Джона Тенниела (знаменитого иллюстратора, который рисунки к «Алисе» делал непосредственно на самшитовых досках): светлые локоны, гольфики, платье с бантом. В спектакле Мастерской П. Фоменко платье — бирюзовое. Или цвета морской волны, это как вам угодно.

Вере Строковой, которая играет Алису (она была Фебой в «Сказке Арденнского леса», Ангелом в «Рыжем», Элен Куракиной в «Войне и мире»), кроткое детское платьице уже, кажется, чуть-чуть тесновато. Ее маленькая викторианка — почти подросток: трогательно неловкие, порывчатые жесты, абсолютная доверчивость, перемешанная с абсолютною же опаской, легкая ворчинка в звонком, нежном голосе. Не ребенок, нет, но «ах-какой-же-она-еще-ребенок!»: это хорошо придумано и сыграно с элегантной точностью. Актрис с похожими данными в основной труппе театра нет (формально Строкова, как и все, кто играет в «Алисе», считается стажеркой). Тут нащупывается интересная тема: следовало бы обсудить, чем отличаются друг от друга «фоменки» разных лет набора, как много их гармоническая непохожесть значит для самого Петра Наумовича и почему так нечутки оказались некоторые мои коллеги, не внявшие ни строгому обаянию «Бесприданницы», ни полифонии «Триптиха» — но в эту тему мы провалимся как в кроличью нору. Обсудим позже.

7. А то зачем бы ей понадобилось, готовя издание «Алисы», вставлять в книгу (М. , Наука, 1978, серия «Литературные памятники») постраничные комментарии Мартина Гарднера, обширные и страх как мудреные: тут тебе и история литературы, и семантическая логика, и теория относительности… Впрочем, по-своему и они занимательны.

8. В 1991 году Ивана, студента-третьекурсника Мастерской П. Фоменко, прославило «Приключение» Марины Цветаевой — спектакль, поставленный в коридорах ГИТИСа и превращавший эти коридоры в чудесную анфиладу, полную тайн и сновидений. «Фоменки» не слишком скрывают, что это была коллективная работа, что прелестные выдумки, вошедшие в плоть спектакля, сочинялись сообща — а как еще может быть на хороших театральных курсах? Тем не менее, свойства «Приключения» — любовь к игре и причуде, тонкая поэтичность, душевная нежность, но также любовь к тщательной отделке, к безупречной чистоте формы — это, прежде всего, режиссерские свойства самого Ивана Поповски. С тех пор они не раз подтвердились: в «Балаганчике», в «Носороге», в музыкальных спектаклях, поставленных для Елены Камбуровой и Галины Вишневской. В «Алисе» режиссер превзошел сам себя. Сколько изобретательной доброты, сколько умных постановочных шуток — и как старательно, как замечательно все сделано!

9. Известная шутка Роберта Асприна: «Всякий, кто употребляет выражение: Легче, чем отнять конфету у ребенка, никогда не пробовал отнять конфету у ребенка (подпись — Робин Гуд)», может быть, не очень верна по смыслу, во всяком случае — верна не для всех и не навеки. Важно то, что родиться она могла лишь в последней четверти ХХ века, никак не раньше.

10. Ах, как изумительно заканчивается первое действие! В извиве лазерного луча, на волне белесоватого дыма (нечто подобное я видел лишь однажды, у итальянского театра «Криптон») баттерфляем плывет Алиса, а рядом покачиваются сказочные кувшинки, и каждая из них красивее, чем оранжерея орхидей, выращенных Ниро Вульфом. Ах, как растворяется в густеющем сумраке сказочный город Белого Короля! Ах, как здорово это, это, это, и вон то тоже — ах, как!

11. Надо заметить, однако, что видеопроекция — усатое лицо, хмурящееся на скорлупе гигантского яйца — получилась более выразительной, чем Шалтай-Болтай в натуральную человеческую величину, внутри оного яйца восседающий. И знаменитая перепалка с Алисой: «Все растут! Не могу же я одна не расти! — Одна, возможно, и не можешь. Но вдвоем уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила б все это дело к семи годам!» (Мартин Гарднер не зря написал, что это самый мрачный из софизмов Кэрролла), — звучит как-то безударно, даже безучастно. «А декорации-то актеров переигрывают!» — сказала в антракте всегда точная Ольга Егошина, и пока что она права на все сто. Что же, актерам есть к чему стремиться, что станет дальше, поглядим. 

12. На стажера Ивана Вакуленко наложен портретный грим — все верно, так и надо. Даже без ученых комментариев каждый может догадаться, что Белый Рыцарь, лучезарный недотепа и самый трогательный из всех персонажей, — это автошарж Кэрролла: такого, каким он виделся себе в самые счастливые, смешливые минуты (в скобках скажем: на рисунке, с которого сделан грим для Вакуленко, изображен вовсе не Кэрролл. Тенниел, постоянно с ним споривший, предпочел увековечить самого себя, но сейчас об этом почти все уже забыли). Театр догадался о большем: о том, что и в Алисе автор книги мечтает разглядеть хоть что-то, лично ему свойственное. Ивана Поповски осенило, иначе не скажешь: в этой сцене есть секунда, когда Белый Рыцарь снимает с себя смешной парик (лысина, обрамленная пушистой сединой, этакий полуоблетевший одуванчик — а под ним обнаруживается роскошная каштановая грива), и этот парик через пару минут примеряет на себя Алиса. И шлем тоже, и усы, которые она отклеивает от верхней рыцарской губы — и не передать, как все это трогательно, как все это правильно. Актерский дуэт Строковой и Вакуленко на премьере был тонок, азартен, и еще в нем было что-то такое, от чего, извините за выражение, сердце полнилось сладкой грустью. Конечно, я сам знаю, сейчас так не пишут — но ведь и поводов к тому почти не имеется. Я больше не буду так писать. Жаль.

Впрочем, внесу поправку: это был не дуэт, а, скорее, трио. Поскольку фантазия у Ивана Поповски и стажеров Студии счастливо разыгралась, в действии на почти равных правах смог принять участие Белый Конь — Николай Орловский. Он же играет Болванса Чика, привратника Лягушонка и Молоденького Шпорника в сцене с говорящими цветами, он же играет на клавишных и дирижирует живым оркестром. Его бессловесный, улыбчивый Концертмейстер — одна из самых заметных ролей второго плана, но и его Конь не менее выразителен: благородное животное с неторопливым, бережным аллюром (да, мой хозяин плохо ездит верхом, но он мой хозяин) и нежной мордой, неуловимо напоминающей длинное лицо Жака-меланхолика. Что дает повод лишний раз вспомнить: судьба Студии при Мастерской П. Фоменко начиналась именно с комедии «Как вам это понравится», то есть со «Сказки Арденнского леса», музыкального представления, вышитого по шекспировской канве веселым человеком Юлием Кимом.

Уже тогда студийцы, говорят, играли прелестно. А ведь они, собаки такие (не супьтесь, это комплимент: живые, чуткие, верные, органичные как собаки), будут играть еще лучше. Бьюсь об заклад, какой угодно, — они будут.

В 1908 году, в знаменитом «Письме к некоторым из товарищей» (сверху было надписано: «Караул!») Станиславский с болью перечислял — именно перечислял, по пунктам — неполадки в жизни Художественного театра. Пункты 3-4 были о «Синей птице»: «Пьеса, созданная двухгодовым трудом и кормящая теперь театр, не возбуждает более любовного к ней отношения». Ему в приватном (до конца не дописанном) письме печально и рассудительно отвечал Немирович-Данченко: «Чтобы поставить „Синюю птицу“, нужны талантливые актеры. Но талантливые актеры не могут долго любить „Синюю птицу“». Увы, это так. «Что же поделаешь, ну не хочется Л. М. Леонидову, как и И. М. Уралову, играть роль Дуба; и Н. Г. Александров — соратник К. С. со времен Общества искусства и литературы — доволен, если освободится от роли Свиньи», — комментирует Инна Натановна Соловьева в книге «Художественный театр. Жизнь и приключения идеи» (если вы театрал и у вас нет этой книги — надо найти и прочесть). Но стажерам Студии при Мастерской П. Фоменко, играющим самые крохотные рольки в «Алисе», остывание не грозит. Они этот спектакль любят и будут любить долго.

Дело даже не в том, что «ролек» у большинства из них — по две, по три, а то и по пять, только успевай переодеваться. Про Николая Орловского уже сказано, но вот и Игорь Войнаровский: он играет в первом действии строгого Машиниста и братца Труляля, а во втором лохматого Льва и (по очереди с Иваном Вакуленко) Черного Короля — а вдобавок еще танцует в Балете Белой Королевы. И Александр Мичков тоже: Дуб, Карта, Минутка, Паук (по очереди с Дмитрием Рудаковым) и Существо с Длинным Клювом — но дело, повторяю, не в объеме занятости. Дело, прежде всего, в гениальности Петра Наумовича Фоменко, лучшего из всех режиссеров-педагогов, каких я встречал в своей жизни. На щедром воспитательском даре (в который входит очень важное свойство: он заразителен, он может в большей или меньшей степени передаваться другим) держится его Мастерская — и будет держаться еще многие, многие годы.

13. См. Прим. 12.