RuEn

Евгений Каменькович: «На „Язычников“ меня благословил Фоменко»

В минувший уикенд московские театры представили две премьеры — обе так или иначе связаны с именем Евгения Каменьковича. В Театре им. Ермоловой состоялся показ его «Язычников» по пьесе Анны Яблонской, а «Мастерская Петра Фоменко», которую возглавляет режиссер, выпустила пластический спектакль «Моряки и шлюхи».

«Моряки и шлюхи», срежиссированные хореографом Олегом Глушковым, — первый опыт постановки без слов в «Мастерской». Хотя название, настраивающее зрителя на разбитное действо, спектакль не оправдывает. Это, скорее, размышление в танце: о мужчине и женщине, встречах, расставаниях и страсти. Спектакль без слов и какой бы то ни было драматургии являет собой череду номеров: романтичных, трогательных, смешных. Танго за кормой сменяется медитативными зарисовками в стиле Билла Виолы, милые фривольности — незаметными для русского уха сальностями в текстах песен коллектива под говорящим названием Salty Dick.

Ни тельняшек, ни портянок, ни крепкого папиросного дыма. Вместо пахнущих перегаром мужланов на сцене — утонченные джентльмены в черных с атласными лацканами пиджаках. Портовые дамы — в белых, напоминающих подвенечные, платьях, которые, правда, скоро сменятся на озорные цветастые. И все это под музыку Вивальди, Бизе и Штрауса. Но и без «Яблочка», конечно, не обошлось — в исполнении хрупкой половины. Быть может, все-таки в этом счастье моряка?

Пока у фоменок зрители аплодировали под дружное шлепанье пяток по подмосткам, в Театре Ермоловой играли новый спектакль Евгения Каменьковича — «Язычники» по пьесе Анны Яблонской. Накануне премьеры режиссер рассказал о том, как шла работа над постановкой, и планах своего театра.

культура: Как Вам поступило приглашение ставить в театре имени Ермоловой?

Каменькович: Поскольку я всю жизнь занимаюсь театральной педагогикой, мне кажется, что надо поддерживать все новое. И потом, любому нормальному человеку хочется, чтобы у Меньшикова все получилось. Ведь он очень цивилизованным путем пришел в этот театр и сразу стал совершать внятные действия. 

На «Язычников» меня благословил Петр Наумович, он с невероятной любовью и уважением к Олегу относился, у них всегда душевная связь была. «Калигула» для обоих стал очень важной вехой. И когда я спросил у Фоменко: «Помогаем Олегу?» — даже вопросов не возникло.

Поскольку в моем родном театре тяжеловато приживается современная драматургия, кроме Мухиной и Гладилина, мне захотелось поэкспериментировать с новой драмой. За «Язычников» брались уже многие театры, в основном небольшие, подпольные. И я восхитился, что Олег не побоялся включить достаточно острую пьесу в первую обойму премьер.

Я 15-го августа должен был начать репетировать, а 9-го уходит Фома… И я, и Олег понимали, что налицо аргументы, чтобы «Язычников» не делать: надо заниматься своим театром. Но, несмотря на весь ужас, я уже не мог отказаться — дал слово.

культура: Имя Яблонской сегодня звучит преимущественно в контексте катастрофы в «Домодедово».

Каменькович: Я понимаю, что гибель человека сделала свой, примитивно говоря, пиар. Но когда начинаешь работать, это все отходит на второй план. По отношению к Яблонской у меня совесть чиста. Я поехал на ее родину, в Одессу, и познакомился с близкими драматургу людьми, походил по улицам, адресам, которые в пьесе значатся, спальным районам, которые — что в России, что на Украине — абсолютно одинаковые, и проблемы-то у нас одинаковые. Не знаю, станет ли Яблонская новым классиком, но почему-то мне кажется, что это такой памятник эпохе, непростой жизни простых людей.

Мы решили делать притчу: не привязываться к месту, убрать приметы времени.

культура: Но в этой драматургии присутствует явная примета времени — чернуха, мат.

Каменькович: У нас не так много мата, мы оставили его только там, где он необходим сюжетно, все остальные нехорошие фразы убрали. Так что спектакль не чернушный, я надеюсь. Иначе мы скоро про него забудем. Все-таки разговоры о том, в кого ты веришь, во что ты веришь, бесконечны, они будут всегда, и задавать такие вопросы необходимо. Ну и, кроме того, мы так немилосердно жестоки друг к другу…

культура: В пьесе очень ярко звучит вопрос церкви и веры. Для Вас он решенный?

Каменькович: А мы этот вопрос не сделали главным в спектакле. Понимаете, показать священника грешником — раз плюнуть. Но это гораздо более объемный персонаж. У нас не высокий штиль, но мы все-таки каждую острую ситуацию пытаемся рассмотреть с разных углов. Иногда даже актеры обвиняли меня в том, что я пытаюсь какие-то острые углы обойти. Главный художник «Школы драматического искусства» Игорь Попов, некогда соавтор Анатолия Васильева, предложил нам изобразительный вариант, за который мы очень держимся. Меньшиков, когда посмотрел макет и костюмы, замахал руками: «Ругайтесь сколько хотите!» Эти декорации — вечные, они над временем вообще. Так что наш спектакль, я надеюсь, будет глаз радовать, а мозги и сердце очень сильно будоражить.

культура: Но все-таки, как говорить о добром, чистом, вечном на грязном языке? Насколько этично мат вынести на сцену?

Каменькович: Я не люблю пьесы с матом. Но это же дикость — почему мы в жизни говорим так, а на сцене иначе? Все придет к тому, что наш бытовой язык придет на сцену.

культура: Не наоборот?

Каменькович: Дай Бог, но вы понимаете, что это утопия. Мне вообще не кажется, что это главная проблема нашего театра.

культура: То есть в «Мастерской» такой спектакль в принципе появиться может?

Каменькович: Нет, не появится. Знаете, это очень странно, но Фома никогда не ругался в жизни, никогда. Я его знал больше тридцати лет и не помню, чтобы он хоть раз сказал матерное слово, а на сцене он был выдающимся хулиганом. Петр Наумович был человеком прекрасно грешным во всех отношениях. Ну что говорить, если Барков — один из его любимых поэтов. А по поводу «Моряков и шлюх» все уже беспокоятся: мол, как же в «Мастерской Фоменко» — и такое название! Но поскольку это название, утвержденное Фомой, здесь все чисто.

культура: Определился ли курс театра сейчас, или, как писали после премьеры «Дара», «Мастерская» стоит на перепутье"?

Каменькович: Курс определился. У нас есть двадцать названий, слава Богу, уже не восемьдесят, как было. Сейчас мы только устанавливаем очередность. Уже работаем над «Египетской маркой» Мандельштама, над рассказами Бунина, наверняка будут «Гиганты горы» Пиранделло. Самое главное — успеть все распределить.

культура: «Египетскую марку» не Вы ставить будете?

Каменькович: Там работают шесть человек, самые музыкальные люди театра. Отвечает за работу Дима Рудков, артист из нашей первой стажировки. И поскольку он петербуржец коренной, настолько влюблен в город и название. .. Они начали «Египетскую марку» делать со звуков Петербурга, и это уже божественно!

культура: А что планируете ставить Вы?

Каменькович: Я занимаюсь «Гигантами горы». Мы сделали перевод, поскольку эта пьеса никогда не переводилась на русский язык. Разве что однажды для Васильева, он должен был ставить ее в Италии. Я ему уже рассказал, он вроде очень поддерживает мое начинание. 

культура: Над «Борисом Годуновым», которого собирался ставить Фоменко в «Мастерской», работали целый год. Нет мыслей попытаться довести спектакль до конца?

Каменькович: Да, ровно год. Но это, очевидно, тот случай, когда без Петра Наумовича сделать спектакль невозможно.

культура: Как Вы себя ощущаете в новой должности? Пожар идет по плану?

Каменькович: Честно говоря, я не думал, что столько на меня свалится непонятных мелочей. Блок говорил, что искусство — это чуть-чуть. Всего по чуть-чуть… И голова идет кругом. Мы договорились, что постараемся планку не опускать. Я не уверен, что в каждом театре может снизу посыпаться столько предложений, да еще каких. Приятно же, когда предлагают «Витязя в тигровой шкуре» ставить. Ну это же приятно! Но и работы это добавляет: теперь перечитываем «Витязя…»
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности