Кто кого любит?

Прошлым летом, 9 августа, ушел из жизни Петр Фоменко, основавший ту самую «Мастерскую», вокруг которой по сей день водят хороводы многочисленные поклонники. И глядя на которую, распоследние скептики, стиснув зубы, вынуждены признать, что русский психологический театр — не просто диво дивное из нафталина, он жив и по-прежнему привлекателен.
Не было неожиданностью ни для кого — руководить театром после Фоменко стал Евгений Каменькович: многие годы они работали бок о бок. С ним мы и поговорили о том, как «Мастерская Петра Фоменко» прожила этот год, и о том, чего ждать от нее зрителям впредь.

Кто кого любит? — с этого вопроса Петр Наумович, говорят, нередко начинал репетиции. Речь шла о персонажах и хитросплетениях смыслов спектакля. Но если перенести этот вопрос на сам театр — вам и правда так важны эти нити любви: друг к другу, к миру вокруг, к героям, блуждающим в житейских сюжетах?

Евгений Каменькович: Ну… скажу так. Петр Наумович иногда надо мной смеялся: «Вы проповедуете общество взаимного восхищения». Но я точно помню, что в 88-м году — так сложились звезды, что именно такие люди, очень непохожие и разные, собрались вместе, и первый учебный год — это было… счастье — опасное слово, это было удивление, открытие и, наверное, восхищение друг другом. Молодые люди с разных концов России и Европы собрались вместе и… работая над этюдами, начали вдруг просто летать.

А звезды сложились так из-за личности Петра Наумовича. Он же какой-то такой незапретитель. Мне кажется, ему в жизни как-то так сильно досталось, он не любил про это рассказывать, но вот главным его нравственным законом было — он никогда никому ничего не запрещал. Или как-то так умел разговаривать, что люди сами понимали — не надо в ту сторону ходить. Не было слова «нет», куда страшнее было — когда он молчал. И все тут же само как-то правильно организовывалось.

Он же самый великий руководитель-неруководитель. Он вообще терпеть не мог слов «художественный руководитель», вычеркивал их из всех программок: разве бывает «очень» или «не совсем» художественный руководитель?

Но вы ведь тоже не кажетесь таким «руководителем-руководителем»…

Евгений Каменькович: Мне неохота про себя говорить, я же такой активный, кричащий, громкий. А Петр Наумович такой мудрый, неспешный. Вот что он делал целыми днями? Просто репетировал. Или думал о репетициях. Или отмечал репетиции, успешные или неуспешные… Вот, знаете, часто артисты и режиссеры приходят на репетиции неготовыми. А Фома, мне кажется, специально заболевал, иногда надолго, — если точно не знал, чего хочет. Другое дело, что он мог потом все менять по сто раз… Наш с ним учитель Андрей Гончаров говорил, что режиссер должен опережать актера на две недели. Не знаю, откуда эта цифра, — но мне кажется что Фома умел опережать всегда, у него был очень большой запас знаний, театральных, жизненных, всяких, — и потому ему так доверяли артисты.

Не зря же у нас, мне кажется, пользуются наибольшим успехом спектакли «золотого периода» Фомы, когда он за два года подряд сделал «Семейное счастие», «Войну и мир» и «Одну абсолютно счастливую деревню». Честно говоря, не знаю, кто на Москве до этого уровня дотянулся — если говорить о русском театре психологическом. В моем понимании это идеальный образчик. Как у Додина — «Братья и сестры». Или вот мне нравится «Захудалый род» у Женовача — это примерно такой же уровень. Но это мое личное мнение, конечно.

В театре теперь есть «старики» и «молодежь». Никто не спорит — за первенство в понимании и толковании заветов Петра Наумовича?

Евгений Каменькович: Я про это не думал… Ну, если это и происходит, то не оказывает никакого влияния на нашу жизнь. Я просто точно знаю, что некоторые до сих пор не отошли от этой потери, боятся приступать к каким-то новым работам: до фоменковской планки мы уже не доберемся. Пытаешься объяснить, что теперь как-то будет по-другому — совместные годы все равно же зря не прошли, он всех многому научил…

За год у вас прошли премьеры набоковского «Дара», хореографических «Моряков и шлюх», возобновленной «Безумной из Шайо»…

Евгений Каменькович: … и «Египетская марка», я очень рад, что мы сделали то, что Фома хотел, — Мандельштама, которого вообще поставить невозможно. И практически полностью готова работа по Бунину, мы ее собрали летом, она называется «Последние свидания». Премьера будет сыграна в сентябре — я это называю «дипломный спектакль второй стажерской группы», там главный закоперщик Юра Титов, художница Валя Останькович, «золотомасочница», выпускница Крымова. Петр Наумович видел два показа, полгода последних они этим занимались…

Каждая премьера, каждая новая работа у вас теперь сопровождается словами: «благословил Фоменко»…

Евгений Каменькович: Ну, в этом нет никакого лукавства. Знаете, у нас всегда бывали такие странные сборы труппы — Петр Наумович то не называет вообще ни одного названия, а то столько, что жизни не хватит. Очень много такой внутренней работы в театре, много такого прекрасного, что вот мы сами внутри посмотрели, а публика не видит…

Вот и тем проклятым прошлым летом — он всех отпустил в отпуск, оставил двух человек и занимался с ними… «Возмездием» Блока… Блок у нас еще будет обязательно… Есть две новых вещи. Мы сделали сами внутри театра перевод «Гигантов горы» Пиранделло. И Оля Мухина написала специально для нас пьесу «Олимпия». Это то, что Петр Наумович не знал — но у нас еще много долгов по его спискам…

Как вы формируете эти списки, что отсеиваете, за что беретесь в первую очередь?

Евгений Каменькович: У нас вообще очень большая литературная часть, четыре человека, они читают, я читаю. Театр у нас читающий, это известно. Артисты приносят красивые названия — мне так нравится, что можно похвастаться: «Витязь в тигровой шкуре», например. Это невероятно, но вот есть группа во главе с Олегом Любимовым, которая может быть рискнет. Женя Цыганов на наших «Пробах и ошибках» делал замечательную «Даму с собачкой» — я не понимаю, почему он не довел это до ума. Но сейчас Женя предлагает сделать Тикамацу Мондзаэмона, «Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей». Да, и я буду рад, если Юлий Черсанович Ким поможет нам сделать одну историю, которую Фоменко несколько лет рассказывал — о памятнике Пушкина. Понятно, что Петр Наумович был хулиган, но это уже гиперхулиганство…

Кстати, Полина Агуреева тоже рассказывала мне однажды о своих планах…

Евгений Каменькович: Полина будет делать чеховскую «Душечку». Для Полины принципиальна компания. Я говорю, тебе режиссер-то нужен? Она — нет, мы пока сами. Ну это же - кто откажется от Полины Агуреевой и «Душечки»? Она же одна из инициаторов одной из версий Блока, она уже оформление придумала. Но вот пока — «Душечка».

Что за подарок театр решил сделать себе 13 июля, в день рождения Фоменко?

Евгений Каменькович: Я признателен нашему выдающемуся директору, Андрею Воробьеву, — с его помощью мы закончили сезон (и всегда будем заканчивать его в этот день) подарком. В этот раз Миша Крылов со товарищи сделали процентов 70«Руслана и Людмилы», у нас это прошло под такой гомерический хохот, что даже страшновато… Теперь думаем, останется это внутренним делом или будем идти на спектакль. Каждый раз в день рождения Фомы мы будем показывать что-то пушкинское.

«Фоменки» не любят современные пьесы — но вы охотно беретесь их ставить. Что вы, Евгений Борисович, упорно в них ищете?

Евгений Каменькович: Ищу и буду искать упорно. Я в конце концов «Язычников» у Олега Меньшикова недавно поставил. Надо сказать, что Фоменко читал «Язычников», я ему подбрасывал и Дурненковых, и Пресняковых, и Сорокина. И однажды я все-таки свою любимую пьесу “Dostoevsky-trip” Сорокина начинал репетировать, но чувствую, репетируют, потому что так надо. Через месяц остановились — никто не выразил сожаления. Это меня расстраивает. Но постепенно, думаю, нас жизнь заставит, так мне кажется… Оля Мухина уже наша, сейчас вот мы заинтересовались «Ворошиловградом», есть такой украинский автор, Сергей Жадан…

А что для вашего театра все-таки — актуальность и современность?

Евгений Каменькович: Тут же все давно открыто, театры должны быть разные. Должен быть Театр.doc, который реагирует на все события на следующий день — и я их бесконечно уважаю, восхищаюсь и так далее. Но мы какой-то другой театр. По мне, так «Семейное счастие» все равно современнее всего самого актуального… Потом, театр все равно никогда не успеет за временем, чтобы срежиссировать качественную постановку, не фельетон, не памфлет, — нужно полгода, год, а жизнь уже убежала дальше. Как сказал Малевич Хармсу: Идите и останавливайте прогресс". По-моему, так и должно быть.

Вы не раз повторяли — если что, в театре у вас уже есть смена, Кирилл Пирогов…

Евгений Каменькович: … или Иван Поповски. Ну, что касается Кирилла, в последние годы он совершает просто какой-то подвиг нравственный. При своих уникальных данных — и внешность, и голос, и музыкальность, и мозги, и талант, — он пять лет занимался с Фомой «Триптихом» и «Театральным романом», выпускали вместе. Пять лет — когда он мог сниматься, у него колоссальное количество предложений, — он фактически живет в театре… Все это, мне кажется, результат гигантской душевной работы, которую проделал с Фомой весь театр. Они все такие слухачи — и Кирилл, и барышни наши замечательные… Мейерхольд говорил, режиссер должен быть музыкантом — вот и Фоменко был абсолютный музыкант в режиссуре.

Вы поставили «Язычников» у Меньшикова уже став руководителем театра. А сейчас не ставите ничего на стороне?

Евгений Каменькович: Нет-нет, сейчас это нереально. Я все у Петра Наумовича хочу спросить, как же он руководил. Вот и Галиной Борисовной Волчек восхищаюсь — я все-таки поставил в «Современнике» два спектакля, видел, как она этот корабль огромный ведет. Это чудовищная какая-то ответственность… Вольному стрелку намного приятней.

Но в футбол играть по-прежнему успеваете?

Евгений Каменькович: Конечно, у нас же своя команда. Правда, мы опростоволосились на последнем турнире. Но… зато главный наш футбольный театр «Квартет И» включил меня и Кирилла Пирогова в «театральную сборную всех времен и народов». Это, конечно, шутка, но мне в моем возрасте (Каменьковичу 58 — Ред.) очень приятно.

Кстати

Что рассказывал писатель и бард Юлий Ким о задумке Фоменко про спектакль о памятнике Пушкину:

 — Фома задумывал спектакль «Наше все». Стоит Пушкин на своем постаменте, к нему подходит несчастный человек и говорит: «Александр Сергеевич, разрешите представиться… Маяковский». И вот Маяковский дальше начинает по знаменитому своему стихотворению… Мы с Петей цитировали друг другу по телефону: «У тебя и у меня в запасе вечность, что там потерять часок-другой»… Не успел Маяковский разговориться с Пушкиным, как его отталкивает в сторону другой молодой человек, тоже несчастный — Есенин. Который тоже читает какие-то свои обращения к Пушкину. Вдруг они оба видят, идет какая-то дама, подходит, это Марина Ивановна. Марина Ивановна отбирает у Есенина Пушкина и несет его на своих руках. Потом другая — царственная — дама отбирает Пушкина, берет на руки. Подходит еще и Булат Шавлович Окуджава, и еще кто-то, и все они целуют Пушкина. А приходит время возвращать его на пьедестал — они никак не могут понять, кто же должен это сделать…